Естественный отбор - стр. 38
– Теперь нам не уйти спокойно, – с укором прошептал Скифу отец Мирослав.
Скиф не ответил. У него чуть выше бороды на скулах играли желваки. Карие глаза прищурились, образовав веер острых морщинок на висках. Кожа на выступавших скулах пожелтела. Перекинув автомат Засечному, он шагнул к столику противника и одним рывком откинул девицу в сторону от белобрысого главаря. Затем левой рукой обхватил его сзади за шею и, большим пальцем другой руки сильно надавив ему на сонную артерию, сказал хотя и сипловато, но твердо:
– Инцидент исчерпан… У защиты будут возражения?
Алексеев и отец Мирослав сидели белее снега, что проносился за темными окнами вагона-ресторана. Официант стоял навытяжку с подносом в руках, на котором громоздилась бандитская артиллерия. Ресторанный вышибала тянулся на цыпочках, чтобы получше разглядеть из-за спин поварихи и завпроизводством в белых крахмальных куртках церемонию подписания мирного договора.
Глаза толстяка в красном пиджаке вылезали из орбит. Слюни тихо сбегали с сочных губ в тарелку с лососиной.
– Скажи своим амбалам, что инцидент исчерпан… Кивни, если язык отнялся, – повторил Скиф после затянувшейся паузы.
Тото кивнул, как смог. Черные брюки из «мокрого шелка» с переливами потемнели между ног, материя потеряла прежний блеск.
– Ах, у него недержание мочи! Отпустите его, мальчики! – закричала медсестра, оправляя на себе сбитую юбчонку.
Скиф отпустил его, метнув острый взгляд на Засечного. Тот живо понял ситуацию. Забрал трофейное оружие с официантского подноса. Вытолкал взашей официантов и прочих зрителей в тамбур. Ключом, взятым со стола в купе завпроизводством, с двух сторон запер вагон на замок. Скиф налил две рюмки водки, одну поставил перед онемевшим противником. Чокнулся и, погладив белобрысого по цыплячьему пушку на голове, кожа под которым оттеняла цвет пиджака хозяина, оставил его в покое. Меддевка, придя в себя, стала прикладывать к голове подопечного пациента мокрое полотенце. Охранники Хряк и Бабахла начали приводить в порядок забрызганные соусом лацканы черных пиджаков.
Прыщавый, толстоухий Бабахла еще держался молодцом, а Хряк, утирая ресторанной скатертью кровь с толстого носа, недовольно сопел.
– Падла буду, – с хлюпаньем прошептал он белобрысому Тото, – не затирай фраера. Я про него сказку знаю.
Минут на пять в вагоне-ресторане воцарилась гробовая тишина. Только торопливыми толчками стучали колеса и ветер размазывал по темным окнам снежную заметь. На всех нашел зверский аппетит, только звенькали вилки по тарелкам. Лица у отца Мирослава и у Алексеева были бледными. У попа на щеках и носу проступили прожилки, у Алексеева лоб и щеки серели, как оберточная бумага.