Если я исчезну - стр. 35
Внутри шикарная обстановка – здесь нет современных или модных излишеств, это просто дом явно очень богатого человека. Роскошь подчеркивают рояль и статуя Христа из слоновой кости со сверкающими дырами в руках, дорогой паркет, отдельная прихожая для верхней одежды и обуви, гостиная и столовая для торжеств. Я иду за твоей матерью на кухню.
– Хочешь чашечку чая? По моему особому рецепту.
Моя грудь сжимается при воспоминании о бутылках в теплице, но я напоминаю себе, что у меня нет никаких доказательств, что она убийца. Да, она ведет себя жестко и грубовато, но убивать меня, скорее всего, не собирается. Хотя могла бы. Ей ничего не стоит меня убить, я ведь здесь совсем одна. Как быстро меня нашли бы? А что, если не нашли бы вообще?
– Я сегодня разговаривала с родителями, – говорю я на всякий случай. – Рассказала им об этом месте. Они рады за меня. Как и мой друг. – Я каждый раз теряюсь и не знаю, как называть своего бывшего мужа. «Бывший муж» звучит слишком претенциозно.
Она ставит чайник, наполняет два чайных ситечка своей заваркой. Она не торопится с чаем, а я смотрю на нее, напоминая себе, что нужно дышать.
Закончив, она приносит чай (жидкость пурпурного цвета) в белоснежных чашках с блюдцами, ставит одну передо мной, а сама садится напротив.
– Я ведь говорила тебе, – постукивая ногтями по чашке, произносит она, – не ходить туда.
На самом деле она сказала мне, что там вообще нет тропинки.
– Я нечаянно. Я заблудилась. Вы были правы, здесь легко потеряться.
Я вру, и она это знает, не может не знать. Сейчас все может пойти прахом. Из-за этой ошибки я могу остаться ни с чем, потерять тебя, свою работу, свое место здесь и шаткое понимание твоего мира. И все по собственной неосторожности. Меня переполняет чувство вины. Я подвела тебя.
Твоя мать откидывается назад и шумно выдыхает.
– Я не хотела тебе этого говорить. – Она наклоняется вперед. Под подбородком у нее вьется легкий пар. – Моя дочь… – при этих словах все поплыло у меня перед глазами: деревянные стулья, стол, документы, сложенные на столе в углу, огни над нашими головами, – была убита.
– Убита? – Я не могу в это поверить, несмотря на то что твоя мать только что произнесла это вслух. – Как? Кем?
– Бандой, – она медленно кивает, успокаивая себя, – у ручья. У того самого ручья.
– Но что вы имеете в виду под «банда»?
– Они изводили ее годами.
Ты никогда об этом не упоминала.
– Кто?
– У них был большой черный грузовик. Они одевались во все черное, носили балаклавы, – это слово показалось мне необычным, – и белые хирургические перчатки. – Кажется, будто она специально пытается помешать мне выпытать подробности. Она молчит так долго, что я думаю, что история окончена, как вдруг: – Моя дочь была прекрасной хозяйкой. Она отлично ладила с гостями, все гости ее любили. Она была самым добрым человеком. Она была моей лучшей работницей. – Она вытирает глаза, но я не вижу слез. Она не выглядит грустной, но лицо ее излучает ужас, буквально пронизано им. – Она не хотела поднимать шум, даже когда они… – она задыхается и через силу закусывает кулак, – они угрожали ей. Они преследовали ее и изводили до тех пор, пока не довели до панического страха.