Если смерть умрёт - стр. 12
В период «жениховства», когда она добивалась его, скорее добивалась узаконенности отношений, добивалась брака, после – устраивала сцены ревности,… и это он принимал за любовь. А никакой любви, наверное, и тогда не было! Когда родился сын, отношения резко изменились. Она выполнила какую-то свою природную, физиологическую задачу, что-то в механизме её души щелкнуло и передвинулось, как стрелка часов, и он сразу почувствовал свою ненужность. Когда же зримо, как у большинства его друзей, оказавшихся в точно таком же положении, впрямую стал вопрос о разводе, жена быстренько родила дочку. И, таким образом, «спасла брак», дочка – стала вроде контргайки…
Дети росли похожими на мать настолько, что иногда, закрадывалось сомнение: – а его ли они? Утешался он не столько мыслью, что жена слишком ленива для измен, что она, как человек престижа, немыслимого эгоизма и гордыни, всецело занялась карьерой, сколько тем, что иногда, вдруг, в сыне или в дочери, в каком то еле уловимом повороте головы, в походке, в интонации – виделась ему покойная мать. А так, всегда, за редким исключением, вроде тех дней, что он провел с сынишкой в Пицунде, он постоянно чувствовал себя чужим. Потому всегда на заставу ехал – с каким-то облегчением.
С годами такое же облегчение он заметил, при расставаниях, и в жене, и в детях. Постепенно все стали жить своей жизнью, он – на службе, дети – на учебе. По телефону с друзьями могли болтать часами, а между собой – грызлись. После третьей фразы начинались упреки, обвинения и всегда разговоры кончались скандалом. Всегда.
Кто или что в этом виновато? Может, если бы жил он дома с семьей, по – человечески, не лезла бы в голову всякая чепуха…. А может чепуха – то эта, идеи всякие завиральные, стихи, самое лучшее в жизни и есть? Может, это и есть главное, для чего рождается человек?
Когда то пытался рассказать об этом жене, но понял что ей это совершенно не интересно, и вообще все, что связано с ним, что его тревожит, что занимает его разум – ей неинтересно. Ей интересна карьера, продвижение по службе – там она реализовывалась, туда летела, как на праздник или на битву. А дома, под шум стиральной машины, делала питательные маски, красила ногти. И тупо смотрела на экран телевизора, всем видом показывая, что ее можно убить, но нельзя переделать. Однажды, он прожил дома целых три недели, за которые они не сказали друг другу ни слова. А что говорить? У нее – свое. У него – свое…
– Зачем ты так много работаешь? – спросил он как-то ее, видя и морщины у глаз, и предательские складки на шее, и раздавшуюся талию и обвисающую кожу от локтей к плечам, на когда пленительно грациозных руках