Если можешь – прости - стр. 28
Если бы у него был с собой телефон, он позвонил бы своим друзьям и сказал, что у него беда… Память вдруг начала возвращаться к нему неумолимо (лучше бы он ничего и не помнил, чем такое!). Господи помилуй, он продал свой ресторан. Или подарил. Какому-то типу. Какому-то совершенно незнакомому типу, которого он несколько раз видел в ресторане. Всплыла и фамилия, простая, как водка: Иванов. Иванов, и все. Как анекдот, попахивающий кровью.
Ему еще в машине сделали укол, и ему стало сразу жарко, как если бы в кровь ввели расплавленный металл. А потом они сидели в какой-то комнате с зелеными занавесками, и все вокруг казалось зеленым. Ему дали подписать документы. Много листов, очень много. Иванов был неприятным типом. Он напомнил ему одну историю. Таисия пела романсы из репертуара Изабеллы Юрьевой. Молодая, ослепительная, роскошная Таисия в черном кружевном платье, с высокой прической, сидела возле рояля, прижав к груди букет роз, и пела «Жалобно стонет ветер осенний…». Она пела так, что всем стало грустно. Она была потрясающа в тот вечер, и Миша едва сдерживал себя, чтобы не признаться ей в своих чувствах. Однако уверенный, что она его отвергнет, он так и не решился заговорить с ней…
– Познакомь меня с ней, – сказал молодой мужчина в черном костюме и белоснежной рубашке, бесцеремонно, обращаясь к нему на «ты», вломившись к нему в кабинет после представления.
– С кем? – сразу понял Миша.
– С Таисией. Ее же так зовут, твою певичку?
– Я не могу, – сказал Миша.
– Она мне гримерку не открыла, а тебе откроет. Главное, чтобы мы увидели друг друга, – от него пахло алкоголем, – мы поговорим, и все решится в лучшем виде… Я ее не обижу.
– Пожалуйста, покиньте мой кабинет, – Миша встал и незаметно для посетителя нажал на кнопку экстренного вызова охраны, вмонтированную в стол. Охрана в ресторане состояла из двух крепких парней, мающихся от скуки и разъевшихся в последнее время до неприличия.
Однако через мгновенье посетителя уже вывели под белы рученьки из кабинета. И больше он его в этот вечер не видел. Но через некоторое время к нему в ресторан пришел один маленький красноносый господин в толстом свитере, представился правой рукой господина Иванова (вот тогда-то Миша сразу же вспомнил и черный костюм с белой рубашкой, и рыжие волосы, и голубые прозрачные глаза, и большой тонкий рот, как у ящерицы) и предложил Мише продать особняк, мотивируя это тем, что он прежде принадлежал как раз этому господину, вернее, его предкам, и вот теперь во имя восстановления исторической справедливости он хотел бы его вернуть. Цена была хорошей, безусловно, да только с какой стати Миша стал бы продавать и дом, и ресторан и вместе с этими стенами – свою жизнь и мечту? А воспоминания, которые грели его и придавали сил? Миша, понятное дело, отказал. В третий раз Иванов нарисовался снова в лице своего помощника – на этот раз ему просто положили на стол фотографию со свежей могилы родителей и пририсованным фломастером нечетким гробом где-то в углу очерченного оградой участка.