Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер - стр. 74
Легко сказать «решай сам». В конце концов, Глинский сам себя в командировку в Сирию послать не мог. А если поговорить с майором Берендой? В свете рассказанной тестем истории Петр Станиславович, возможно, понял бы тоску Бориса по настоящему делу, ведь и сам майор когда-то был на переднем крае. И превратился в «центровую Тортиллу» лишь после того, как его «сбили»… Глинский ждал случая, чтобы поговорить с начальником по душам, а время шло – недели, месяцы…
А потом случилось то, из-за чего Борис резко расхотел уезжать из Москвы в дальнюю командировку.
В столицу тогда на гастроли американский джаз приехал, тесть два билета достал для молодых. Однако у Ольги в последний момент вдруг «разболелась голова», и Глинский пошёл на концерт один, хотя и порывался остаться дома с женой из солидарности. Но супруга его практически вытолкала из дому, сказав, что хочет спокойно полежать одна в тишине. Ну одна, так одна. Мать, как всегда, задерживалась на работе, тёща с тестем джаз не любили, так что в Кремлевский дворец съездов (а именно там проходил концерт) Глинский отправился в одиночестве. Концерт оказался очень даже неплохим, хотя про выступавшую группу Борис раньше не слышал. Ну да он и не был совсем уж ярым поклонником джаза. В перерыве между отделениями Глинский вышел в буфет и буквально нос к носу столкнулся с Виолой. Они оба замерли, потом Виола сделала слабую попытку уйти, но Борис просто схватил её за руку. Виола ойкнула от рывка и уткнулась Глинскому лицом в грудь, впрочем, тут же вырвалась:
– Что ты делаешь? Я… Я тут не одна!
Борис отступил на шаг:
– Прости… Это я от неожиданности… А ты с мужем?
– А ты с женой? – тут же парировала Виола.
Глинский покачал головой:
– Нет, я один. Слушай, рядом со мной кресло свободное – может быть, вместе посидим?
– Я же сказала, что не одна.
– Значит, всё-таки с мужем?
– С подругой. Но это ещё более стрёмно. А замуж я не вышла. Пока.
И она в подтверждение своих слов пошевелила пальчиками перед лицом Бориса: видишь, мол, никакого обручального колечка, одни только перстни золотые.
Глинский, плохо себя контролируя, схватил её пальцы и начал их целовать.
– Боря! Боря! Боря, ты что делаешь, люди же смотрят! Боря!
Виола шептала что-то урезонивающее, но пальцы какое-то время не вырывала из ладоней Глинского. Впрочем, она быстро опомнилась:
– Всё, мне надо идти. Боря, мне правда надо!
– Что, вот так просто возьмешь и уйдешь?
Виола глубоко вздохнула, как перед нырком. Борис думал, что она скажет какую-нибудь очередную колкость, но вместо этого молодая женщина тихо и даже как-то обреченно произнесла: