Еще один день - стр. 68
Он взял несколько аккордов, подстроил струны и запел:
Голос у Андрея был не сильный, но приятный. Тенор не тенор, баритон не баритон… Был он как раз для небольшой комнаты.
– Это чья песня? – тихо спросила Татьяна, когда Андрей замолк и потянулся за шампанским. – Я ее никогда не слышала…
– Ее многие не слышали. Ты и о певце, наверное, не слышала… Петр Андреевич Лещенко.
– А ты-то о нем давно услышал? – усмехнулась Светлана.
– Да хватит вам. Что вы как кошка с собакой, – не выдержала Татьяна.
Песня ей понравилась. Не потому, что посвящалась какой-то Татьяне, то есть в исполнении Андрея – ей лично. Понравилась мелодия, уводящая в прошлое и рождающая в душе грусть. Песня то ли забытой, то ли отвергнутой любви. И она спросила:
– Ты еще что-нибудь Лещенко знаешь? Спой.
– Что-нибудь под настроение? – спросил Андрей, не сводя с Тани ласкового взгляда.
– Настроение у нас не у всех одинаковое, – сказала Светлана. – Спой, что тебе самому у этого Лещенко больше всего нравится.
Андрей перепробовал несколько фокстротных начал, но ни на одной мелодии не остановился. Потом вдруг заиграл неизвестный Татьяне мотив и запел:
Минуту-другую все трое молчали. Потом Татьяна спросила:
– Лещенко сейчас живой? Почему о нем ничего не слышно?
– О нем давно ничего не слышно, – ответил Андрей. – Петр Лещенко умер в начале пятидесятых.
– Он из эмигрантов? Откуда ты о нем знаешь?
– От дяди. Он рассказывал, что еще до войны пластинки Лещенко и Вертинского на рынке стоили столько же, сколько велосипеды.
– По-моему, Вертинский в Россию вернулся? – попыталась вспомнить Татьяна. – А Лещенко?
– Лещенко в Румынии остался. Там он и умер. В тюрьме. Дядя после войны привез из Румынии два альбома его пластинок.
– Два альбома пластинок – это же тяжело. А у нас Лещенко не выпускали?
– У нас его пластинки на «ребра» переписывали, – сказал Андрей.
– На какие ребра? – не поняла Татьяна.
– На использованную рентгенпленку.
– Это верно, – подтвердила Светлана. – У меня такие пленки были. Только не Лещенко, а Вертинского. Я сама крутила их на проигрывателе.
Татьяна все еще была под впечатлением песен. И ни к кому, пожалуй, не обращаясь, а только отвечая собственным мыслям, грустно сказала: