Ещё немного из обрывков - стр. 22
Бабушку Пашка, в принципе, любил. Она всегда приезжала с какими-то гостинцами, вкусными ягодами, упрятанными в банки. Дарила хорошие игрушки, играла с ним в карты, слушала его бесконечную болтовню. Маленький Пашка доверял ей свои глупые детсадовские секреты. Кто кого в группе любит, кто с кем держался за руку на прогулке. И бабушка улыбалась в ответ на его истории:
– Ишь ты. Жених.
Но этим летом бабушка была какая-то сердитая. Постоянно ругала отца, а когда Пашка попытался за него вступиться, то впервые в жизни накричала на внука и отвесила подзатыльник. Пашка разрыдался и убежал во двор. Прятался на сеновале, зарывшись в колючие, пыльные стебли. Бесконечно плакал и хотел умереть, чтоб все потом поняли и узнали. И говорили о нём, но было бы уже поздно. Бабушка потом искала его, жалела, кормила ягодами, испекла его любимые блины, достала мёд, открыла раньше срока банку варенья. Но их хрупкий мир был уже безвозвратно нарушен.
В сенях стукнула дверь, звякнуло ведро. Вошла бабушка и завозилась на кухне. Пашка выполз из комнаты, прислонился к прохладному боку белёной печи.
– Ба-а-а.
Бабушка вздрогнула.
– Тьфу, напугал! Ну чего тебе? Всё сидишь, мух ловишь?
– Скучно, ба-а-аб. Пойдём на речку?
– Пойдём. Обязательно пойдём. Сейчас грядку закончу. Потом надо будет козу подоить, свинёнка покормить, кур. А там и пойдём.
– До-о-олго.
– Ну что ж поделать? Это тебе не город, это деревня. У вас в городе забот мало: мусор вынес, пылесосом по полу повозил – и лежи себе на диване, телевизор смотри. У нас тут иначе.
– Да знаю я, – вдруг рассердился Пашка.
– Ишь ты! Знает он. Ну так, коли знаешь, пошли, грядку поможешь прополоть.
– Не хочу, – надулся Пашка.
– Не хочу-у-у, – бабушка выпрямилась, насмешливо поглядывая на Пашку. – Весь в отца.
– Ба-а-аб…
– Ладно, ладно, – махнула рукой она. – Иди уже. Прогуляйся. Часа через два закончу, пойдём купаться.
Целых два часа. Когда ты взрослый, это совсем немного. Всего лишь два круга длинной минутной стрелки по циферблату будильника. Когда тебе девять лет – это целая вечность.
Пашка послушно выполз на яркий солнечный свет. Куда пойти? Налево, к деду Степану? Но тот с утра снова кричал что-то непонятное в своём дворе, размахивал над головой длинной палкой и танцевал в одних тренировочных штанах под только ему слышную музыку. Байкал, дедов цепной пёс, излаялся до хрипоты на своего безумного хозяина. Потом устал лаять и забился в будку. Надо будет ему вечером воды принести. И поесть чего-нибудь, а то дед Степан забыл. Только сделать это необходимо тайком, чтоб сосед не увидел, а то он в своём «запое» страшный какой-то. Да и бабушка ругаться будет. Направо, мимо пустующих домов Сидорчухи и деда Василия? Страшновато. Дед Василий не пережил зимних холодов, и его дом стоял, беспомощно оглядывая редких прохожих чёрными провалами окон. Забор как-то быстро покосился, через штакетник бурно полезли жирные лопухи, густая сорная трава. Сидорчуху забрали в город дети, но она там не зажилась, лежала сейчас в больнице. Дом её стоял заколоченный, тоже страшный и пустой. Разве что траву пару недель назад покосили. Зато сразу за домом Сидорчухи расстилался огромный ничейный луг. Здесь цвёл клевер, белели россыпи ромашки, гудели шмели, наперегонки прыгали и стрекотали кузнечики, и было хоть немного интересно.