Эсеры. Борис Савинков против Империи - стр. 37
Комендант Шлиссельбурга ужесточил давление на замурованных народовольцев. Вера Фигнер написала матери письмо с просьбой обратиться в Департамент полиции или к самому министру внутренних дел и рассказать, что народовольцы требуют расследования. По закону смотритель должен был отправить письмо Фигнер, но, конечно, этого не сделал и потребовал у «этой ужасной женщины» переписать текст. Фигнер заявила, что смотритель нарушает закон, но хозяин тюрьмы объявил, что лишит ее права переписки и восстановит в Шлиссельбурге ужасающий режим 1880-х годов.
На глазах всей тюрьмы Жанна д’Арк русской революции сорвала со смотрителя офицерские погоны и отшвырнула их в стороны. Псевдоофицер в растерянности убежал, а в тюрьме поднялась буря. Вера Фигнер попросила тишины и стала ждать казни, полагавшейся ей за погоны по внутренней инструкции.
Из Петербурга приехал следователь и Фигнер заявила ему, что хотела предать издевательства смотрителя гласности. Следователь допросил всех тюремщиков, рассказавших ему о побоях, лишениях прогулок, смирительных рубашках узников и обо всем том, что может сделать облеченный властью подонок с бесправными узниками. Следователь уехал, и вскоре сменили коменданта и смотрителя Шлиссельбурга. Притихшие тюремщики больше не говорили о своей любимой тюрьме, что «Сюда входят, а отсюда выносят», а Фигнер из двадцатилетнего номера 11 сразу превратилась в Веру Николаевну. Все вдруг поняли, что самодержавие испугалось казнить и даже наказать гордость Исполнительного Комитета «Народной воли» и в империю пришли другие времена. Вера Фигнер писала:
«За четыре недели я пережила так много, и пережитое было такое жгучее, такое острое. Надо было приготовиться умереть или быть заключенной в какой-нибудь каземат в полное одиночество. Надо быть готовой и твердой, как камень, надо быть камнем. Мне кажется, что я умираю: тяжелая могильная плита давила грудь, холод камня с внешних покровов пробирается внутрь. Я чувствую, как постепенно все глубже и глубже стынут ткани тела и понемногу замерзают сами внутренности. Я просыпаюсь с криком, и непроизвольные слезы орошают подушку. И так тяжелые дни и мучительные ночи, опять они, эти мучительные ночи. Душа за двадцать лет не умерла и скорбь переполняет ее. Все время я ждала военного суда и чувствовала себя перед лицом смерти. Все время ждала ее, приготовлялась к ней. Ведь надо было быть готовой, чтобы в свое время не дрогнуть»
Все изменилось за семь лет в империи. Оставшиеся в живых члены Исполнительного Комитета Народной воли» увидели, что теперь их не тридцать четыре, и не триста сорок, а тридцать четыре тысячи и триста сорок тысяч. Вера Фигнер объявила из мертвенного Шлиссельбурга – «Лишь в действии познаешь силу свою!» Империя правильно испугалась ее казнить, но никак не могла понять, что скоро поменяется с революцией местами. Лозунг городовых 1984 года «Тащить и не пущать» не изменился, и царя в 1902 году уже называли Его Полицейское Величество.