Есенин и Дункан. Люблю тебя, но жить с тобой не буду - стр. 4
Теперь, когда Айседора пересекла границу социалистического государства, ей претили всякие, даже словесные, атрибуты оставленного «старого мира», ее манило новое созвучие: соединение ее имени со словом «товарищ».
Дункан приехала из Лондона через Ревель (ныне Таллинн) в Петроград.
За границей в те годы мало писали о нашей жизни. Истину заменяли подчас невероятные, фантастические слухи. Приняв за истину россказни об уничтожении денежной системы в Советской России, Дункан решила, что слова «товарищ» будет достаточно, чтобы извозчик отвез ее без всякой оплаты по нужному ей адресу, и так как у нее не было с собой никаких денег, ей пришлось совершить первый «рейс» в Петрограде пешком. Это ее не обескуражило. Она шла по улицам и с интересом вглядывалась в лица встречных. Был июль 1921 года. Люди были плохо одеты, озабочены. Нет ничего удивительного в том, что Дункан увидела тогда «облик нового мира» только в выражении лиц и глаз красноармейцев, беспрерывно встречавшихся ей на улицах.
В комнату вошла тоненькая девушка в шелковом кремовом пеньюаре.
– Это Ирма – единственная из моих учениц, решившаяся ехать со мной в Москву, – представила Айседора.
Она придвинула мне папиросную коробку. На коробке была обозначена ничего не говорившая мне тогда фирма: «Фабрика Мэри Дести».
Мы закурили.
– Да, нас сильно пугали… – улыбнулась Айседора, как-то неумело затягиваясь сигаретой (курила она немного). – В Париже ко мне пришли бывший русский посол Маклаков и еще Чайковский, однофамилец вашего гениального композитора. Он кто был? – спросила она.
– Глава белого правительства на Севере, организованного англичанами после оккупации ими Архангельска.
– Так вот, оба они, – а этот Чайковский даже встал передо мной на колени, – оба умоляли меня не ехать в Россию, так как, по его уверениям, на границе я и Ирма будем изнасилованы, а если нам и удастся доехать до Петрограда, то там придется есть суп, в котором будут плавать отрубленные человеческие пальцы…
Редакция «Известий ВЦИК» поручила мне написать небольшую статью о приезде к нам Айседоры Дункан, и я хотел услышать от нее если не «декларацию», то какие-то новые и свежие слова, объясняющие социальные причины ее приезда в Советскую Россию. Все дореволюционные писания об Айседоре Дункан, как о «легкокрылой танцовщице-босоножке, задумавшей возродить древнегреческий танец», явно устарели и не годились. Кроме того, хотя со времени войны и революции мы находились в фактической блокаде, понаслышке мы знали, что Дункан давным-давно эволюционировала от «ангела со скрипкой» к «пластической философии жизни» в 6-й («Патетической») симфонии и «Славянском марше» Чайковского… Она танцевала целиком 5-ю симфонию Бетховена, 7-ю и «Неоконченную» Шуберта, огромные циклы из произведений Шопена и Листа.