Есаулов сад - стр. 40
– Ну, ты не хочешь, так я хочу, – с вызовом сказала мать. Сейчас мы зайдем в летний павильон, девочки дадут нам по стакану вермута. Он слабенький, не бойся, Они зашли в летний павильон, это была открытая веранда с круглыми столиками и венскими стульями. Ветер шевелил бумажные шторы. Мать выбрала столик с видом на запущенную аллею Есаулова сада и усадила мужчин.
– Боже, – сказал отец, – никакой тебе войны, и Туруханска будто бы и нет на свете.
К ним подошла официантка в белом кружевном переднике и в кружевной шапочке.
– Девушка, принесите нам вина, и что-нибудь поесть. Он голодный как волк, – мать показала на отца.
– Ну, Гутя, это ж неправда, я сыт…
– Молчи, ты голодный.
– У нас только жареная горбуша, – сказала офциантка.
– Господи, – прошептал отец, – только горбуша жареная. Семья в раю.
– Гарнир только фасоль.
– Господи, моя любимая фасоль, – прошептал он снова и хохолок прибил на голове у Серёньки.
Официантка ушла, мать поднялась следом.
– Гутя, сиди, – робко сказал отец.
– Я сейчас.
Мать пошепталась со знакомой буфетчицей – «он пришел и уходит» – и та подала ей три тонких фужера и пачку «Дуката».
– Мы будем пить вино из фужеров, а ты будешь курить «Дукат»…
Серёнька увидел, как глаза отцовы повлажнели. Мать плеснула Серёньке одну каплю:
– Для аппетита, а нам налей по половине.
Отец неловко взял граненый графин и неловко налил в фужеры вино, явно обделив себя. Мать взяла из его рук графин и долила.
– Гутя, – виновато сказал отец, – я отвык от этой посуды и вообще…
Мать погладила ему руку, они помолчали. Серёнька уже признал в отце отца, но все еще смотрел в стриженое его лицо с недомоганием. Он чувствовал – за спиной стоит беда и бесшумно машет темным крылом. Он оглянулся – в сквозных проемах летнего павильона березы и дубы шелестели листвой, а вдали дворник, похожий на толстого снегиря, мел аллею.
– Я тебя никогда не забуду, ты меня никогда не забудь, – сказала мать, все еще держа руку свою на руке отца. – Сережа, пригуби.
Мать и отец наблюдали, как крохотный их сын пригубил пустой фужер, и, держась за руки и глядя друг другу в глаза, выпили вино.
Отец закурил, мать сказала:
– Ванечка, не сердись, я закурю тоже.
– Я не сержусь, – отец протянул матери папиросу, поднес зажигалку, но вдруг закашлялся:
– Я привык к махорке, Гутя, – сказал он.
– Скоро и я буду курить махорку, нищета урийская, – сказала мать, – Сижу за машинкой, думаю о тебе и так охота закурить. Не сердись, Ванечка.
– Что ты, что ты, Гутя… Серёня, ты поешь рыбки, ты не печалься, все будет хорошо. Придет день, мы гульнем по Есаулову саду. У тебя будет невеста в платье с гипюром и в лаковых туфельках, ты позовешь и ее, и мы гульнем. Папиросы «Дукат» будут продавать открыто и лучшее вино…