Размер шрифта
-
+
Эротоманка. Все о любви - стр. 12
– Отвали!
Скисшим студнем дрожат глаза.
Яд в подгузниках хромосом.
Кома.
Замысел глух и сверчком стрекочет в мошонке.
Трахать лобковый пух?
– Полноте!
– Сколько раз назвала дураком?
Скотч на щеках.
Столбик водопроводный в руках.
Босоножка без шпильки.
Невеста Хеллоуина
Ужаса
деревянный озноб —
хелло, Хеллоуин,
мертвяк и сноб —
три па зеленой
кики-муры,
в куске вагины
ногтем ноги, —
ура!
Смелее,
откинь вуаль,
невесты сгнившей
узришь печаль
и желтый спорыш
в норе ноздри,
а кто в зрачках —
лучше не смотри.
Прозектор
В руках ассистента хирурга
возмездие сонным лжецам,
проктологам и демиургам,
научным хмырям и скопцам.
Безумнейший страх не остудит
его ослепительный фас,
лишь в полночь будильник разбудит —
спешит наверстать скорбный час.
Не брезгуя призрачной гнилью
под сферой больничных зеркал,
припомнит, как кофе с ванилью
над шлюхой убитой алкал.
Не воскресил – лишь забвенью
не предал заоблачный лик
и понял, что нет места тленью
в том мире, где рай невелик.
Пусть когти уверенных гарпий
сдирают со щек трупный грим,
усмешка сквозная, как скальпель
насытится телом нагим.
«Проще нет – геометрию века…»
Проще нет – геометрию века
втиснуть в последний свинец.
Вот – пуля. Вот – лоб. Вот – исходная веха.
Не важно, как жил, где конец,
не важно в каких обитал окаянствах,
кого перед смертью позвал,
рассеется в памяти кокс или пьянство,
нетленно одно – идеал.
Когда-то влюбился в портрет незнакомки,
а рядом – трехцветный тритон.
Но лик неземной проступал сквозь пеленки,
стаканы и небосклон.
Ты труп. Но не стерся в сознании вектор
туда, где блаженная дрожь,
едва лишь в мертвецкой погаснет прожектор,
ты заново собран – и прешь
на свет, напролом сквозь теченья и скалы,
сквозь спальни любовных утех.
Ты – точка, ты – рифма, ты – маленький шалый
свинцовый восторженный смех.
Крематорий
Печь не сработала,
перегорели пробки,
жареный дух не наполнил
молекулами этила стопки.
Тайно из мертвого глаза
по щеке скатилась слеза,
растопник ее не заметил:
пить на работе нельзя.
Лишь галочкой в строчке пометил.
А птичка, с журнала взлетя,
села на мертвые брови,
отчету о смерти вредя.
– Галка, лети на место!
Нету в покойниках боли!
Слезу на язык попробовал:
– Конденсат, что ли?
«Чудеса невозможны…»
Чудеса невозможны.
Афродита, вынутая из волн,
не дыша под скальпелем садомазы,
включается в гонку порн —
ографий
и наркотическое забытье,
после того, как под призмой пил
измазохОстят ее.
Чтиво пьес – вне регресса,
ужас взлетает, увы,
на карусели прогресса,
где рельсы экстрима кривЫ.
Страница 12