Эрон - стр. 83
Вместо того чтобы украшать новогоднюю елку, Ева затягивала зеркало черным шелком. Стереть жирный след от губ покойницы она не смогла. Она сама удивлялась глубине собственного отвращения: оказывается, трупы жалеть нельзя.
Хозяйку хоронили по-граждански, без свечей, без икон в изголовье, так дети понарошку хоронят надоевшую куклу. Торопились похоронить до новогоднего застолья. В печальной череде визитеров мелькнул и сам сын, мрачного образа человек с бульдожьей челюстью, с креповой повязкой на рукаве пиджака, который открыто пару раз взглянул на часы и целовал не лоб матери, а ее ордена и медали на алой мопсиной подушечке. Стуча ореховой палкой, прошла мимо гроба ненормальная карга Розалия Петровна Диц, остановилась на миг и позвала покойницу: «Лера, это правда?» Покойница не ответила. Из больницы привезли в – кресле-каталке бледного внука Илюшу, он плакал навзрыд, Еву не заметил. На несколько минут появилась Лилит, Ева бы ее не узнала в той строгой женщине под густой вуалькой, если бы не перехватила сухой слюдяной блеск нацеленных глаз. Лилит еле заметно кивнула в ответ на здравствуй, но, зная, что Ева будет спрашивать про Филиппа, сумела тут же улизнуть из квартиры, как только принесла соболезнования Пруссаковой-наследнице.
Силуэт фанерного мужа в кабинете убрали долой с глаз в первый час кончины вдовы.
А затем во вторник квартира разом опустела, труп и сложенный в гроб веер павлина смыло с обрыва стола печально ревущей музыкой, и только белой крапиной флокса на фоне бетховеновской пучины мелькнул короткий разговор с Розалией Пруссаковой. Та торопливо прощалась с домработницей матери. Ни о вузе, ни о прописке снова ни слова не было сказано. Розалия прощалась почему-то боком, не глядя в глаза, быстро и черство, и вдруг враждебная вспышка: ты оказалась хитрой и неблагодарной девочкой. Обманула доверие мамы. Самым недостойным образом втерлась в круг наших детей. Но у тебя ничего не вышло. И учти, если ты позволишь себе распустить язычок, мы его быстро обрежем. Выселим на 101-й километр. Понятно, девочка? Ева даже не успела опешить, так смехотворна была чепуха обвинений. Насколько ж черно такое вот сердце, которое ровно и бесстрастно стучит в груди, в паре шагов от гроба с восковым лицом мертвой матери. У креста сложенных рук из дряхлого янтаря. Отвечать на чепуху было ниже собственного достоинства, Ева только иронически усмехнулась: мать вас презирала. Ее гримаска была легко прочитана до самых кончиков мысли, и глаза Розалии Пруссаковой зло обуглились: брысь из дома