Эрон - стр. 41

Как там Розетта?

Под утро, когда вернулась в квартиру старухи, Ева уже твердо решила: приедет бабулька из санатория, ухожу.

Ключи у нее были с собой, но заходить без звонка теперь было бестактно. Она нажала кнопку звонка, раз, другой… прошло полчаса, прежде чем открыл сонный Илья. В ответ на ее полупьяные слова, что она всех буржуев видала в гробу и слагает обязанности, спокойно сказал: «Твое дело». И ушел в спальню. Ева решила уходить прямо сейчас, не дожидаясь расчета, принялась собирать вещи и… заснула. Прошло еще три часа. Поздним утром, в солнечный час овсяного завтрака, ночное решение показалось Еве уже не таким важным. В квартире она оказалась одна с голодной Розеттой. «Тяф! Тяф!» Надо было кормить болонку, прокрутить отварное куриное мясо через мясорубку, добавить таблетку кальция в миску с грушевым соком, вычесать шерсть… Шлепнув куриной грудкой по разделочной доске, на кухне, залитой безжалостным солнцем, она замирает, чтобы спокойно обдумать свое положение. Вернуться домой сейчас было уже невозможно совсем, ехать к Майе? Снова искать работу? Тут зазвонил телефон, она машинально подняла трубку – звонила сверху мать Ильи, нужно было везти вещи в прачечную. «У тебя полчаса!» Ева схватилась за поручение, как все тот же утопающий за ту же соломинку: думать больше не надо. «Ура, остаюсь!» Грудку курицы в пасть пекинеса. Миску сока на пол. Чес на полдень. «Грызи, Розетта!» И снова звонок. Ева не разобрала, кто говорит, хотя Филипп и представился. «Какой Филипп? Ах, Билунов…» – с изумлением и неприязнью она выслушала его слова про то, что ему – ну и ну! – стыдно за вчерашнюю выходку, что унижать человека самое постыдное дело, что он схлопотал по мордасам заслуженно, что… «Вы пьяны? – сказала она скорей от растерянности, чем из чувства мести. – Мне некогда, я ухожу в прачечную». И положила трубку на рычаг телефона с чувством полного недоумения.

Но в этот день приключения переживаний не кончились. Когда Ева вышла из подъезда и поперла в прачечную внушительный узел белья, ее вдруг догнал Филипп и вызвался, мол, помочь. Опять скорее от растерянности, чем от чего-либо другого она отдала ему узел.

– Наконец-то я могу пожить по-человечески, – сказал Филипп, взваливая тюк на плечо.

Барчук цитировал известную римскую фразу Нерона, которой цезарь всплеснул после завершения десятилетней постройки Золотого дворца в смачной утробе Палатинского холма, когда обходил свои 250 комнат.

Прачечная была рядышком, в соседнем подъезде.

В доме-городе имелось все, кроме кладбища и крематория. Разговор не клеился.