Эрон - стр. 101
Только голос был жив и, извергаясь языком из каменной урны, наносил клевки за клевками: «Даже дети – только лишь перелетные птицы. Они улетают из родного дома на поиски матери и отца».
Пауза.
– Мне иногда кажется, что я вся, прости Господи, стала сгустком Вовкиной спермы… А самое страшное, что поняла маргаритка: ее могут возненавидеть в ответ на любовь.
Тут машина резко затормозила на площади перед Рижским вокзалом. Каменный терем с башенными часами звучал петушиным дискантом в хоре заоблачных сил российского Метрополиса. Надя потерянно выбралась наружу, вытащила чемодан из багажника. Они не сказали друг другу «до свидания».
А с Рижского, между прочим, ей было абсолютно некуда ехать. Не на взморье же – с тридцатью тремя рублями в кармане? Утром, оставив мочедан – так Навратилова переиначила слово «чемодан» – в камере хранения, Надя обреченно вернулась обратно в Бирюлево, это было единственное место в Москве, которое она успела хоть немного узнать. Проплутав, отыскала по вони за свалкой на пустыре дрянной заводик. В отделе кадров ее встретила баба в телогрейке и в бигудях, правда, замотав башку для приличия платком. «Рабочие руки нужны?» – «Нужны». – «А общежитие даете?» – «Даем».
Паспорт.
Свидетельство об окончании средней школы. Заявление о приеме на работу.
Анкета отдела кадров:
Имя, фамилия, отчество, социальное происхождение… заполняя пустые графы, Надя Навратилова чувствует, что превращается в предмет общего пользования, в мыло, в брикет. «Держи!» В руках направление в общагу.
Женское общежитие для лимитчиц. Оно находится недалеко от заводской проходной. В воздухе носится запах краски. Комендант – тоже бабища в бигудях! Комната № 13. И тут невезуха. Довольно опрятная комнатка на четверых. Ее койка у двери, самая неудобная. Пока ни души. Ее соседки сегодня работают в первую смену. Выдали сыроватое белье в штемпелях: ОБПРХ. И вот она сидит на кровати с опустошенным бескровным лицом: кончена жизнь.
Глава 6
ЦИАН
Узнав о помолвке Филиппа и Евы, Лилит впервые в жизни опустила руки: все усилия, которые она потратила на себя: гимнастика с девяти лет, музыкальная школа, хореографические студии, дрессировка тела, души и ума, чтение по распорядку лет, отказ от соблазнов отрочества, спортивная юность на теннисном корте под солнцем победы без капли романтики, профессиональное владение макияжем, отполированная до блеска красота и прочий инструментарий успеха – все оказалось ни-к-че-му. Обратив поначалу внимание на белоснежную диву и даже шагнув в сторону увлечения, Филипп быстро охладел к порциям снега Лилит, замкнулся в прежнем облике князя компании, на губах застыл аристократический наст. И вдруг он весь – порыв, пыл, бесстыдство счастья… Поединок друзей, который она вольно или невольно подтолкнула к дуэли, казалось, надолго похоронил его чувствилище под прочным ледком в еловом перелеске под охраной ворон, отвернул лицо в нутро боли. Думалось, что чувствительность истекла на снег из раны заодно с кровью – пятнами винной вишни… Поднимаясь в день похорон старой карги Пруссаковой на лифте на 7-й этаж, Лилит тщательно поправляла на шляпке черную вуаль, чтобы спрятать заточенный взор и тайком разглядеть соперницу – в упор, если удастся. В гостиной молчала небольшая толпа, камерное трио играло печальную музыку, она старалась не смотреть в гробовое окно с подоконником тела, заставленное цветами, важно было отметить сочувствие у мамаши Ильи, которая одарила ее чудной печальной улыбкой, пожала ласково руку, и это при ненависти, которую питала к роковой белоснежке с геометрическим ротиком. Какой класс светской выдержки… Лилит не думала, что ее сердце даст такой перебой, когда доведется заметить Еву. Делая вид, что не видит, она пиявисто вглядывалась сквозь геометрию вуали в ее матовое личико с выпитой кровью, стараясь прочесть то, что скрыто внутри. Она с такой силой стиснула край вуали адскими пальцами, что вуаль задымилась. Домработница ставила в вазы траурные цветы – каллы, ирисы и азалии, строга и бледна, на высоком лбу у корней волос Лилит удалось разглядеть крохотный прыщик, – Ева подурнела от переживаний, и все же отрешенное лицо золушки в белом накрахмаленном передничке было озарено изнутри прочным алмазным сиянием. Она была влюблена и любима. Лилит спускалась в лифте в смятении: она вновь убедилась, что именно это тихое очарование соперницы будет дорого Филиппу. А вскоре она узнала о том, что они подали заявление в ЗАГС, и в отчаянии, оставив занятия, уехала на Новый (1974-й) год к матери, в Ростов-на-Дону. И вот там, роясь однажды в ящичках трельяжа в поисках домашней аптечки, Лилит обнаружила странного облика баночку буро-красного стекла, обильно залитую сургучом.