Эрлебнис. Мои мысли - стр. 3

и А. Н.? Тихая, спокойная река, уверенно устремлённая в неведомую никому даль. Ведь я совсем не знаю этих людей. Если на любовь распространить слова Конфуция11 – «всё, что истинно, делается легко», – то получается, что не нужны никакие бури и потрясения, никакие выворачивания себя наизнанку. Э. говорила, что мама с папой никогда не ссорятся. А я сказал, разве любящие друг друга могут не ссориться? А вдруг могут?! А вдруг так по-настоящему и должно быть?! Вдруг «милые бранятся – только тешатся» – всего лишь один из тех стереотипов, которыми я себя защищаю?

***

КРАСИВО сказанное не хуже сказанного МУДРО. В чистом виде красивое говорение – музыка; мудрое говорение – философия. И только одна поэзия смогла соединить воедино два противоположных начала. В этом – её уникальность.

***

Поставь человека одного посреди бескрайней, полной смертельного ужаса пустыни – и он весь в этом ужасе растворится, весь потеряет себя. Но построй ему в этом же месте фанерный домик и разукрась его изнутри – и всё примет иной расклад. Появится свой маленький мир, в котором нет страха пустыни. Вот – стены, вот – телевизор, вот – камин… При всём том, что этот фанерный домик, если посмотреть КАК ЕСТЬ, не простоит и минуты. Так в жизни и происходит. И потому не есть ли ИЛЛЮЗИЯ основное условие полноценной жизни, жизни без леденящего душу страха?

***

Я боялся одиночества и темноты и очень любил свою маму. Ещё будучи младенцем я мог заснуть только в том случае, если мама держала меня за руку. Кровать, где спали мои родители, образовывала букву «Г» с моей кроватью, стенки которой состояли из сетки вроде той, что натягивается на футбольные ворота. Сквозь эту сетку я и протягивал свою ручонку. Однажды мама решила пошутить надо мной, и вместо неё мою руку взял папа (я в этот момент уже спал). Каким-то образом я это почувствовал и, проснувшись, закатил слезливую истерику, так что маме больше не захотелось повторять эту шутку.

Когда я подрос, то спал уже на диване в противоположном углу комнаты. За руку меня никто теперь не держал, но темноты и ощущения одиночества я боялся по-прежнему. Поэтому я разработал для себя тактику. Папа после программы «Время» каждый вечер смотрел по телевизору какое-нибудь кино. И я приспособился засыпать за то время, пока шёл фильм и экран телевизора тускло освещал тёмное пространство квартиры. Впрочем, это не всегда удавалось, и потому время от времени (сейчас мне кажется, что это было почти каждый день) я ходил ночевать к своей тёте (все её звали Кокой, хотя крёстной она была только моему брату), которая жила этажом ниже со своей мамой (моей бабушкой Нюней). Мы спали с тётей на одной кровати, а когда в гости к ней приходили мои многочисленные двоюродные сёстры, то было вообще весело, хоть и тесно. Тут страху не было места. Но лишь до того дня, пока не умерла баба Нюня. Мне было страшно теперь даже с Кокой, и я уже навсегда вернулся домой.