Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера - стр. 81

Рост числа лечебниц стал материальным и организационным субстратом для дискурса нервов. Теперь этот дискурс развивался уже не в вакууме, но легитимировал учреждение организаций и вложение денег – или же критиковал эти процессы. Для состоятельных и обладающих досугом пациентов множество расположенных в прекрасных местах неврологических клиник было шансом превратить свою нервозность в форму жизни – богатую путешествиями, пребыванием на курортах и экспериментами на собственном теле и духе, дававших неисчерпаемый материал для бесед с товарищами по несчастью. Возникали сетевые коммуникативные структуры, где невротики получали рекомендации от врачей и друг от друга и где «нервозность» сгущалась до массового феномена.

Бум неврологических санаториев, каким бы он ни казался актуальным и естественным, в свете учения о неврастении вызывает вопросы. Это учение не представило целостной картины заболевания, которая предлагала бы подходящий объект для поддающихся стандартизации методов. Скорее наоборот, почти все авторы сходились во мнении, что неврастения охватывала широкий спектр индивидуальных вариаций и требовала индивидуального консультирования, которое куда больше подошло бы семейному доктору, знающему и наблюдающему больного многие годы. Поэтому даже доктор – сотрудник клиники, писал, что «клиника» теряет «характер собственно нервной лечебницы, если превышает определенный размер». Карл Хилти[108] предупреждал, что «так называемые заведения для нервнобольных», где неврастеники постоянно пребывают в среде себе подобных и к тому же часто получают лечение «возбуждающими методами», подчас «скорее вредны, чем полезны». Один русский студент, 24 лет, в 1904 году отправился в Арвайлер как неврастеник, но, приехав туда, окончательно потерял самообладание, что тамошний врач, учитывая обстоятельства, счел «естественным» (см. примеч. 50).

Прообразом неврологических клиник, без всякого сомнения, хотя об этом и не любили говорить, были частные психиатрические приюты для состоятельных пациентов. Такой путь прошли и Бельвю Бинсвангера, и клиника Эренвалля. Тип заведений за пределами города сформировался в поисках места, где разместить душевнобольных. Принцип изоляции был заимствован из опыта обращения с чумой. В XIX веке нашлось еще одно обоснование – терапевтическая ценность покоя. «Людей обуяла идея содействовать душевному исцелению с помощью сельской тишины и уединения», – иронизировал Альфред Хохе[109]. Изоляция действовала не только на пациентов, но и на врачей, воспитывая в них черты чудака-одиночки и изгоя (см. примеч. 51). На рубеже веков в неврологических клиниках на неврастениках опробовали некоторые методы терапии, оказавшиеся бесполезными для душевнобольных.