Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого - стр. 41
Ислам вроде бы поначалу приглянулся ему своим обещанием загробного блаженства в обществе семидесяти прекрасных гурий, «бе бо сам любя жены и блуженье многое»; но услышав об «обрезанье удов и о неяденьи мяс свиных, а о питьи отнудь», Владимир рек: «Руси есть веселье питье, не можем без того быти».
Немцы учли гастрономические пристрастия князя и заявили об умеренных диетических «заповедях» католичества: «пощение по силе; аще ли ясть кто и пиеть, то все во славу Божию, рече учитель наш Павел». Тем не менее Владимир выпроводил и их: «идите опять [обратно], яко отцы наши сего не прияли суть».
Неосторожное признание иудейскими проповедниками того, что за многие грехи еврейского народа Бог «расточил» его по чужим землям, вызвало у Владимира законное опасение насчет исторических перспектив для Русской земли в случае принятия ею «жидовства»: «…аще бы Бог любил вас, то не бысте расточени по чюжим землям; егда и нам мыслите то же зло прияти?»
Последним приезжает в Киев греческий «философ», который в длиннейшей (более 5000 слов) речи разоблачает перед Владимиром пагубные заблуждения и скверные обычаи болгар, «жидов» и «немцев», а затем, не всегда сверяясь с первоисточником, излагает ему ветхо– и новозаветную историю, «что ради сниде Бог на землю». Слова «философа» западают князю в душу, однако он решает «пождать еще мало», желая «испытати о всех верах».
И вот уже из Киева во все стороны едут княжеские послы, чтобы своими глазами увидеть, «кто како служит Богу». Побывав в мусульманской мечети, католическом костеле и в цареградской Святой Софии, Владимировы «мужи» возвращаются в Киев, где убеждают князя, что православная церковная служба по красоте своей не сравнится ни с какой другой на свете. К этому эстетическому аргументу в пользу греческого исповедания они добавляют исторический довод, ссылаясь на то, что «аще [был] бы лих закон греческий, то не бы баба твоя Ольга прияла, яже бе мудрейши всех человек». Владимир окончательно склоняется на сторону греческого православия. Остается выбрать место крещения. Князь спрашивает своих «мужей», где ему надлежит креститься, и слышит в ответ: «…где, господине, любо».
Спустя год после этого Владимир со своей дружиной выступает в поход на Корсунь и принуждает город к сдаче. Оттуда он шлет послов к византийским императорам Василию и Константину, требуя себе в жены их сестру, царевну Анну, и угрожая в случае отказа осадить Царьград. Испуганные «цари» отсылают протестующую Анну в Корсунь, предварительно получив от Владимира согласие на принятие им крещения. Тут в дело вступает промысел Божий, насылающий на гордого русского князя слепоту. Владимир недоумевает, как ему теперь быть. Тогда Анна советует ему быстрее креститься, дабы на деле познать величие христианского Бога. И точно, как только корсунский епископ «с попы царицины» совершили над Владимиром обряд крещения, пелена тотчас спала с его очей. Прославив Всевышнего, князь обвенчался с Анной, вернул грекам Корсунь в качестве «вена» (свадебного подарка) за невесту и отплыл домой, в Киев, где в том же году совершилось поголовное обращение его жителей в христианство.