Энциклопедия русской души (сборник) - стр. 54
Серый подошел к зеркалу и долго стоял, недоверчиво почесывая щетину. Показал зеркалу обложенный язык, повинтил пальцем у виска.
– Ничего не показывает, – сказал он, обернувшись ко мне.
– Что не показывает?
– Меня не показывает. Не отражаюсь.
– Не может быть, – не поверил я.
Я подошел. Серый виделся в зеркале.
– Ну, чего придумываешь? Вот ты.
– Где? – он потрогал себя за нос. – Нет, – сказал он. – Не отражаюсь.
Что делать, если ничего не поделаешь?
Если с этой страной ничего поделать нельзя, может быть, выстроить здесь, на горе, обсерваторию, чтобы изучать природу человека? Или это только отклонение? Перверсия по-русски? А мы выдаем все это за правду.
Иностранцы сбегутся – смотрите, как они о себе.
Закрывайте ворота.
Это я уже проходил.
Не надо обижать русских.
Откуда эта искра? Смесь говна и озона. Это тоже ни с чем не сравнимо.
Видится, приоткрывается что-то за жизнью, небольшое, дорого оплачиваемое муками удовольствия.
Вот говорят: пупок. Отвращение к телу. Серый явился ко мне в форме принтера «Паккард энд Хьюлет». Городской сумасшедший. Откуда у меня такое тщеславие? От мамы? От папы? Голый пупок. Русский не имеет никаких прав. Он без них влегкую обойдется. Я пришел. Они набросились. Я стоял – губы облизывал.
Помнишь?
Помню.
Ты стала противной. И еврейка раздобрела. No questions. Но есть в России некоторые люди, которые этой искрой светятся. Они светятся независимо от того, что происходит с внешней, гнусной Россией.
Я буду сомневаться до победного конца.
В тебе.
В себе.
В квартире.
В твоей собаке.
В дочке твоей.
В твоей честности.
В твоих подружках.
В твоей чистоплотности.
В твоих запахах.
В твоем вкусе.
Я хочу в Америку.
Мальчиком Серый рано заметил, что мир красив. Да он и сам был красив. Кудрявый, только глазки колючие. Нехорошие такие глазки.
Я о Польше все, что думал, уже сказал. А потом передумал. Мы с невестой зашли в чужой подъезд. Она села на корточки между вторым и третьим этажом, поерзала и стала крупно срать, мучительно выпучив на стену свои близорукие глаза. Я стоял на атасе.
– Алло, гараж! – невеста никогда не называла меня по имени. – Есть чем подтереться?
– Нет.
Она подтерлась указательным пальцем и вывела калом на стене:
– Миру – мир.
– Народ – пиздюк! – раскричался, разволновался Грегори Пек, по-дружески схватив меня за руку. – Страна с подвижной, виртуальной историей. Страна, где от перемены мест слагаемых сумма меняется, если вовсе не исчезает!
Россия моих снов – забор. Забор. Забор. Кладбищенский забор. Оградки. Весть о том, что Серый вышел из народа, имеет технологическую ясность. В то время, когда сон без труда проецируется на монитор или экран телевизора, странно подумать, что Серый не высветится.