Энциклопедия русской души (сборник) - стр. 28

– Допустим, мы его с Сашей найдем. Что дальше?

– Пусть он вникнет в наше положение, – сказал Пал Палыч.

– Раньше не вникал, а теперь вникнет? – рассмеялся я.

– Раньше мы были сами знаете, кем, – грустно сказал Пал Палыч. – Нарушали права человека. Рубили головы. Вообще нарубили дров. А теперь идем к нормальной цивилизации. У нас не все получается, много дряни, но мы искренне стараемся и в душе – демократы.

– Демократы, которые в кустах ищут Серого, чтобы упросить его вникнуть в наше положение.

– Я буду с вами предельно откровенным, – сказал Пал Палыч. – Мы установили, что у вас мало человеческих качеств. Вы сбиваете людей с толку и получаете от этого удовольствие. Вы не церемонитесь. Но не берите хотя бы меня за горло. Мы платим вам деньги.

– Мы будем ловить Серого по электричкам, – предложил я. – Он выплывет на нас в качестве ревизора.

– Думаете, он маскируется под народного типа? – спросил Саша.

– Каждый из нас может замаскироваться под народного типа, – сказал Пал Палыч. – Я сам – народный тип.

– С другой стороны, возьмите Сашу. Он-то не похож на народного типа.

– Новое поколение, – сказал Пал Палыч. – С им еще не все ясно. В среднем классе я бы не стал искать Серого.

– А роль мещанства в русской жизни? – удивился Саша. – Все русское просвещенное общество ненавидело мещанство. Может быть, мещанство и есть тормоз общества?

– Отставить, – сказал Пал Палыч. – Мы с мещанством дали маху. Правда, кто-то из литераторов любил мещан, забыл, кто.

– Как же вы представляете себе Серого? – спросил я. – Суперлешим с тоскливым взглядом, как у Врубеля?

– Мало, что ли, нечисти на нашей земле! – вскричал Пал Палыч. – Непонятно, с чего начинать. Кого куда нужно перезахоронить прежде, чем выровняется плоскость морали.

– Всех не перезахоронишь, – вздохнул Саша.

– Вернемся к американцу, – предложил генерал.

– Старик! – обрадовался он мне на старомодном жаргоне. – Давай увидимся!

– Возьми Сесиль, – сказал я. – Пошли в грузинский ресторан. – Я знал, что Грегори прижимист. – Приглашаю.

В ресторане нас, конечно, пожелали подслушать, но я запретил Саше даже думать об этом.

– Или доверяете мне, или до свидания, – сказал я.

– Что же все-таки, по-твоему, революция 1917 года? – задумчиво спросил Грегори. – Случайность или закономерность?

Он писал книгу о России уже десять лет и никак не мог кончить. То власть менялась, то – концепция.

– Случайная закономерность, – безошибочно предположил я.

– Как? Как? – Он бросился записывать в блокнот.

Мы вспомнили ужасы диссиды. Пришли в умиление. Это было тысячу лет назад, когда на праздники давали пайки-заказы с синей курицей, баклажанной икрой и зеленым горошком, и мне стало странно, что я жил тысячу лет назад. Грегори был тогда похож на молодого Байрона с полуметровыми ресницами. Я работал «одним молодым писателем» в качестве цитат для его влиятельной газеты, и органы не могли вычислить, кто бы это мог быть.