Энциклопедия русской души (сборник) - стр. 20
– Они приоткрываются и исчезают, – предположил Саша.
Говорят, отношения между людьми в России уникальны. Разговор, действительно, может зайти далеко. Глубоко. В дополнительном измерении между мной и Сашей проскакивает искра. Мы озаряемся, и тогда нам кажется, но то, что нам кажется, никогда не будет. Однако на секунду, когда в темноте мы озаряемся, это «кажется» полно очистительной энергии. Она приводит случайный разговор в состояние экзистенциального обнажения.
– Здравствуйте! Почему не здороваетесь?
– Да неохота.
– Что так?
– Ну, если здороваться, то потом надо, по большому счету, прощаться. Не мое это.
– Вы – Серый?
– Ну!
О русских написано много, как ни о ком. Но русские не читают ученых записок. Их воспевают или поносят, а русские не читают. Ничего не доходит. Раньше сбрасывали на железный занавес. Оказалось – хуже.
Мы летим с Сашей на коллоквиум в Бухарест. Бухарест не принимает. Садимся в Софии. В аэропорту открываем утреннее пьянство. Заливаемся водкой. Саша хочет домой. Сует мне деньги.
– Посади в машину. Меня – в Чертаново!
– Здесь нет Чертаново. Это София.
– Хочу в Чертаново!
Он выбегает на площадь. Садится в такси. Таксист увозит его в Чертаново. Я – один. Я прихожу в Румынии на коллоквиум, стою, пью вино и вызываю к себе интерес.
– Вон русский стоит.
Французы, немцы, поляки стоят – и ничего. А русский встал – сразу интересно. Русский обязательно чем-нибудь отличится. Или опоздает. Или забудет что-нибудь. Или потеряет. Или сморозит чушь. Или блеснет умом. Или кого-нибудь возьмет и выебет. Или наблюет на пол.
И я, загадочный русский, знаю: меня нельзя разгадать. Я не поддаюсь анализу. Анализу поддаются разумные существа. Я сам не знаю, что выкину, руководствуясь неинтеллегибельными соображениями. Могу броситься в огонь и спасти ребенка. А могу пройти мимо. Пусть горит! Пусть все горит! Я, моральный дальтоник, не вижу различия между «да» и «нет». Мне говорят, что я – циник. Но это уже звание. А я – без звания. Может быть, я бессовестный? А то – как повернется. Я люблю глумиться, изводить людей. Но я помогу, если что. Я хочу, чтобы уважали мое состояние. У меня, может быть, тоска на душе. Тоска – это заговор «всего» против меня.
Можно договориться с черепахой, но попробуй договорись с ее панцирем. То же самое и Россия. Россия радикальнее русских. Создание сильнее создателей. С русскими кое-как еще можно иметь дело; с Россией никогда не договоришься.
Слишком много говна в нее слито.
Понимая, что что-то не то происходит, но сказать не умея, русские придумали себе вымышленную родину и поверили в нее. Одни называют ее так, другие – иначе.