Эмоциональная память - стр. 1

ЛИКА

ЧЕХОВ

СТАНИСЛАВСКИЙ

Место действия: усадьба Чехова в Мелихово, комната в городе, театр Парадиз в Москве, дом Чехова в Ялте с 1892 по 1904 гг. представлены одной простой декорацией с несколькими предметами мебели.

«Я теперь знаю, понимаю…что в нашем деле – все равно, играем мы на сцене или пишем – главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни».

А.П. Чехов, «Чайка».

(В темноте мы слышим, как кто-то играет на старом пианино «Лунную сонату» Бетховена, и свет, зажигаясь, переносит нас в летний вечер в Мелихове, усадьбе Чехова, в 1892-1894 гг. В этой пьесе время весьма растяжимо.

ЧЕХОВ и его давняя знакомая ЛИКА сидят на веранде. Она наблюдает за светляками. Он в угасающем свете просматривает страницы, которые недавно написал. ЧЕХОВУ за тридцать и выглядит он, как на своих портретах. ЛИКА на десять лет моложе, белокурая, привлекательная, интеллигентная, с хорошим чувством юмора, но склонная к романтической меланхолии, отношение к которой у ЧЕХОВА двойственное. Светлячки вспыхивают и гаснут. Музыка смолкает. Слышен только стрекот цикад).

ЛИКА. Вы – такая приятная компания.

ЧЕХОВ. Я не сказал ни слова.

ЛИКА. Это я и называю приятной компанией. Человека, который сможет спокойно сидеть в летний вечер, когда воздух напоен ароматом гелиотропов, наблюдать за светлячками, молчать и быть счастливым.

ЧЕХОВ. Тогда и вы приятная компания.

ЛИКА. Но вы не счастливы.

ЧЕХОВ. Вы так думаете?

ЛИКА. Да. Мне это ясно, как белый день. Я достаточно хорошо изучила вас за те летние месяцы, что проводила здесь в прошлые годы. Вы кажетесь таким самодостаточным, но на самом деле вы одиноки.

ЧЕХОВ. И как это выделяет меня среди остальных?

ЛИКА. Вы правы, все одиноки, но вы более одиноки, что большинство людей, потому что все чувствуете острее этих людей.

ЧЕХОВ. Нет, это определенно неправда. Я не более одинокий, чем любой другой, и чувства мои совсем не обостренные. Наоборот.

ЛИКА. Вот это совершенно не так.

ЧЕХОВ. То есть вы думаете, что знаете меня лучше, чем я сам?

ЛИКА. Я знаю, что вы, скорее, отшутитесь или перемените тему, чем признаете глубину своих эмоций. Но это не значит, что их у вас нет. Вы пишите о таких разных людях, но всегда с очевидной симпатией. Не знаю, как вы это делаете, но вы никогда не говорите нам, что делать или что чувствовать. Вы ни на кого не похожи, ни в писательстве, ни в жизни. И вы отстраняетесь от всех. Вы очень общительный, легко можете рассмешить людей, но отделены от них. И как врач вы щедро тратите свое время. Просто удивительно, какой вы терпеливый, скольких принимаете пациентов, и практически никогда не берете деньги. Вы отдаете свое время, но держите душу на замке. Внутри себя.

ЧЕХОВ. Человеку и положено держать душу при себе. Иначе ее высосут досуха, как змея высасывает яйцо.

ЛИКА. Вы никогда не ощущали потребность отдаться кому-то. Полностью, ничего не утаивая? Кто-нибудь так отдавался вам? И я говорю не просто о сексе. Отчасти речь может идти и о нем, но не только. Вы никогда не испытывали стремления к истинной близости с другим человеком? Той близости, когда ты совершенно открыт и незащищен?

ЧЕХОВ. Вот что пришло сейчас в голову. Я об этом совсем забыл. Я очень молод, в Москве. Из одежды – только то, что на мне, да и этого едва хватает, чтобы не замерзнуть. Чтобы поддерживать семью мне приходилось целыми дня носиться по городу, в дождь и снег, по льду и грязи, я давал частные уроки, сначала в одном доме, потом в другом, добираясь до него через весь город. И как-то вечером внезапно обнаружил, что смотрю в глубокий колодец, смотрю на черную воду, измотанный и опустошенный, и тут подходит крестьянская девушка, чтобы наполнить ведро. И такая она была кроткой и застенчивой, что у меня, когда я посмотрел на нее, едва не разорвалось сердце: так я был ей благодарен, что она здесь. Казалось чудом, что существует такое существо, и мои глаза наполнились слезами, а она говорит: «С вами все в порядке, сударь?» Я отвечаю: «Простите меня. Просто вы такая красавица». Свалял дурака, я знаю, но что еще я мог сказать? Это была правда. Девушка заливается краской, отчего становится еще прекраснее, а у меня уже слезы катятся по щекам, и она касается моей груди, очень застенчиво, и говорит: «Сударь, не плачьте». Тут я обнимаю ее. И она дозволяет ее обнять. Такая мягкая. Такая теплая. Долго-долго я просто сжимал ее в объятьях. И если раньше был совершенно несчастен, то теперь стал невероятно счастливым, пусть и на тот момент.