Элла с планеты Дурон. Фантастика. Повесть о любви. Юмор - стр. 15
Элла затратила на одевание целый час. Из них минут пять ушло на переходы по пунктам Мастера, пятнадцать – на синтез вещей, и сорок – на кручение перед зеркалом.
Последнее поразило ее саму. Дома на приведение в порядок своей внешности ей хватило бы секунды три-четыре. Зоя затратила бы на это максимум минуту. Без сомнения, с легкостью убить столько времени Элле позволил один лишь факт ее пребывания в женском теле. Она могла бы даже задержаться перед зеркалом еще минут на сорок, но давно опаздывала на встречу с гидом. И это ее не очень беспокоило! Если бы Зоя узнала о ее достижениях, то лопнула бы от зависти. С ней это иногда случалось, хотя не из-за Эллы. И им всем отделом приходилось отскабливать ошметки со столов и окон для сдачи в Восстановительный отдел.
Объем материалов в шкафу уменьшился, но их было достаточно для того, чтобы произвести еще с десяток нарядов. Сожалея о том, что на это нет времени, Элла закрыла дверцу и вышла из номера.
5. Не дай мне бог сойти с ума
Глядя в зеркало, Георгий Татонов обычно не находил в себе ничего удивительного. Черный волнистый волос, овальное лицо, серые глаза, широкие брови, прямой нос, острый подбородок… Но сейчас он рассматривал свое отражение так, будто оно принадлежало кому-то другому. Какому-то странному существу, которое не нуждается в Останкинской башне, системе ретрансляторов и дорогостоящем приборе под названием «телевизор», чтобы смотреть рекламу! Георгий не хотел быть телевизором. Он также не хотел быть Наполеоном, мотыльком или трактором. Всех, кто ими становился, помещали в медицинские учреждения с решетками на окнах.
– Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума…, – пробормотал он строки из стихотворения, о котором не вспоминал со школьной скамьи.
Тот, кто был в зеркале, артикулировал их абсолютно синхронно.
Стихотворение принадлежало Пушкину. Или Лермонтову. Георгий попытался вспомнить, кому именно. Не смог. Тогда он попытался вспомнить, о чем в стихотворении шла речь. Возможно, это пролило бы свет на авторство. Но и до, и после уже произнесенных строк были провалы в памяти. Одно Татонов понимал со всей определенностью – эти строки написал не он. Это вселяло надежду в то, что случай не безнадежный.
Он вытер лоб полотенцем, вышел из ванной и лег на диван. Иногда в горизонтальном положении ему было легче решать сложные вопросы. Мысли будто стекали на какую-то ровную поверхность, где их можно было разглядеть и рассортировать. Вопросы отделить от ответов, воспоминания – от фантазий, мелочи – от главного. Есть ли жизнь на Марсе? Это – вопрос. Но не главный. Сейчас не главный. Почтальон была похожа на гимнастку или балерину. Это – наблюдение, которое уже стало воспоминанием. Незначительным. Нужно ли звонить по телефону 111—11—11? Вопрос чисто технический. Не в этом суть. Нужно было определить нечто более существенное. Например, что, черт возьми, произошло у него с головой после того, как он приложил наклейку ко лбу?