Елена непрекрасная - стр. 4

Через два часа пятьдесят минут от славы нашей группы, как достаточно сильной и подготовленной, ничего не осталось. Тела после резни были раскиданы по всему коридору. Краснолицые, недобро возбуждённые, тела глухо негодовали… Из двадцати шести человек с первого захода экзамен сдали только трое самых прилежных девушек, сдали на «хорошо». Двадцать три студента получили «неуд».

Это был сильный и, главное, неожиданный удар. Ошеломление охватило всех. Пусть нет «отлично», пусть мало «хорошо», но не поставить ни одной такой желанной и необходимой многим «тройки» – это было непонятно! Тем более что большинство провалившихся, пожалуй, на «три» материал знало.

Возмущала и озадачивала манера опроса. Проходил он в жёстко заданном Верой Юрьевной темпе. Каждому уделялось в среднем минут шесть. Студент рассказывал неуверенно, «плавал», и тогда Максимова задавала наводящие вопросы или переходила к другой теме, словом, вроде бы «тащила» его. Человек приободрялся, разгибал спину, начинал мычать членораздельнее и сознательнее – и в конце этих минут, часто прерванный на полуслове, получал пустую зачётку и стандартную фразу в сопровождение: «Вы знаете предмет недостаточно. Придётся нам встретиться ещё. Всего доброго». Если же бедолага начинал говорить толково, Вера Юрьевна быстро переходила к другому вопросу, рыскала по всему курсу и, конечно же, без особого труда находила слабое место, пробел в знаниях. Место это она разрабатывала азартно, страстно даже, как старатель – золотоносную жилу. Результат был тот же. Фраза не редактировалась. Регламент не менялся.

Единственный, с кем он нарушился, был я. Сдавал я в последней «пятёрке» и уже наслушался стенаний и воплей в коридоре. Всё это совершалось так необычно и неприятно, страшно, противно, что я заходил в аудиторию тупо, как бык на бойню. Единственная мысль в голове: «Поскорей бы…» К тому же знал я предмет при самом благожелательном к себе отношении максимум на «4». Конечно, готовился я к зарубежке прилежней всего, но опять не успел прочитать добрых три десятка «единиц хранения». Так, пробежал только самые, на мой взгляд, важные из них, смешивая всё в кашу в голове, почти ничего не понимая и не запоминая.

Срезался я на «Пармской обители». Стендаль был первым вопросом. «Красное и чёрное» читал, достаточно хорошо помнил, поэтому рассказывать начал сносно. Максимова прервала меня: «Достаточно. Перечислите мне, пожалуйста, главных героев «Пармской обители».

Не читал я тогда этого романа. Только фильм смотрел, старый, французский. Помню, как герой Жерара Филипа, схватившись руками за толстые прутья решётки, смотрел из окна тюремной башни, помню, как любовь и болезненная нежность осветили его лицо, затмили на минуту выражение тоскливого отчаяния – он узнал внизу, в саду, свою возлюбленную: «Клелия!» Это было единственное твёрдо знакомое мне имя из романа, да ещё героя Филипа звали, кажется, Фабрицио дель Донго.