Экспериментариум - стр. 2
– Вот именно! Не просят! Никаких денег! Ну, пожалуйста! Никакого риска… Ну… А вдруг сбудется?!
– Короче, ты не отстанешь?
– Нет!
– Хорошо! Итак, чего ты хочешь больше всего?
– Давай съедим что-нибудь по-быстрому, а то меня, знаешь, от волнения так трясло – я даже позавтракать не смогла. Всё думала, думала…
– Так это желание и без участия Межгалактического союза исполнимо. Открой холодильник!
– Хватит шутить! – взволновано выкрикнула Ада.
Она уже держала в руках пластиковый лоток с голубцами, предусмотрительно приготовленными заботливой мамой к моему возвращению. К холодной трапезе Ада приступила, игнорируя столовые приборы.
– Может, ты уже черновик составила? – я решила больше не спорить, а поскорее, исполнив странную просьбу, снова завалиться в постель.
– Какой еще черновик? Чукча – не писатель…
Простодушная и отзывчивая Адачка, унаследовавшая двойную фамилию отца – спившегося художника-авангардиста – воспитывалась бабкой, вынужденной работать до глубокой старости дворничихой. Её рано овдовевшая мать в погоне за женским счастьем «рванула с места» так, что навсегда исчезла из поля зрения родственников, включая дочь.
Несмотря на невзгоды Аделаида не выглядела несчастной. Жизнерадостный авантюризм – вкупе с бойцовским характером – периодически подталкивал её к необдуманным поступкам.
Однажды – чтобы пригласить меня и ещё пару одноклассниц в кафе на день рождения – Ада, не раздумывая, спрыгнула со второго этажа панельной хрущёвки, поспорив на деньги с «дворовым авторитетом» Кикой. Потрясенный Кика не только спонсировал вечеринку, но и доставил нас до места на собственном авто.
Один раз незнакомые мальчишки довели меня до слез, кидаясь дохлой мышью. Выскочившая на крик Адачка, не раздумывая, кинулась на мою защиту и разогнала обидчиков, засунув трупик грызуна одному из них за шиворот.
А вот книги она читать не любила. Я всячески пыталась ликвидировать этот пробел, пересказывая ей по дороге в магазин или школу то, что читала сама. Её знакомство с не включенными в школьную программу литературными произведениями происходило исключительно в моем присутствии и в моем «исполнении».
Однако, понравившееся новое слово или выражение она – даже не до конца разобравшись – тут же пускала в ход, часто вызывая насмешки собеседников.
Так слово «маразм» – в её интерпретации – трансформировался в «умо-разум». А поговорка – «носится, как дурень с писаной торбой» – в её обработке моментально становилась перлом про дурня, использующего тару с истекшим сроком исковой давности, то есть: ни много, ни мало – дурень наделялся списанной торбой.