Размер шрифта

Экология Иерусалима. Избранные переводы современной израильской поэзии - стр. 3

Сувенир

Город, в котором я родился, Радауц в Буковине, выбросил меня, когда мне было десять лет. В тот же день забыл меня, как мертвого, я тоже забыл о нем. Так было спокойнее нам обоим.

Вчера, через сорок лет, он прислал кое-что на память, будто заботливая родственница, проявляющая внимание по причине кровных связей. Новый снимок, последний зимний портрет. Повозка с балдахином ждет во дворе. Конь понурил морду и смотрит с симпатией на старца, запирающего какие-то ворота. Итак, похороны. Двое остались в Хевра Кадиша3: могильщик и лошадь.

Но похороны роскошные: вокруг, на сильном ветру, собираются тысячи снежинок, каждая со своим кристаллическим рисунком. До сих пор страстное желание быть особенной, до сих пор те же иллюзии. При этом у каждой, у всех один и тот же костяк: шесть концов, Звезда Давида, на самом деле. Через секунду они растают, слипнутся, превратятся в комья, просто в снег. Среди них мой старый город приготовил могилу и мне.

Ошибки

Ты думаешь, я пришел наконец – а это

всего лишь первая волна зимнего дождя.

Ты думаешь, вот новая печаль – а это

всего лишь белая стена – как всегда.

Это извивы искушения – думаешь ты,

а это лишь бумажный змей.

Ты думаешь – одиночный выстрел,

а это сквозняк хлопнул дверью.

Ты думаешь – это я,

а это только я.

Спорт

Плавать я не учился. Однако на небольшой глубине,

на границе водорослей еще как-то получается

держаться на воде. Даже большая волна

превращается у меня в руках в спасательный круг. Но почему?

Ведь для плавания мне не нужна вода. На самом деле, только дома

проявляются мои способности отличного пловца.

Кроль или брасс или баттерфляй – любой стиль:

Я скольжу как угорь между кухней и ванной,

и побиваю все собственные рекорды,

и выигрываю кубок, и медленно цежу бренди.

Но что это? Хорошее во мне просыпается,

начинает приставать, поднимается и воет:

это наглость жить и плавать среди утопающих,

и еще устраивать из этого спорт? Как ты мог!

Оно право: пора возвращаться. Я бегу к радио,

ныряю в волны новостей, и тону.

Угощение

Неожиданный гость в моей студенческой квартире: отец, а у меня ничего нет дома, никакого угощения. «Я поехал в Бюро по торговле, но оно закрыто, и я вспомнил, что ты сейчас живешь поблизости оттуда, и заскочил. Я не мешаю?» В последние месяцы он, кажется, еще пополнел. Рубашка подмышками в пятнах пота, и действительно, сегодня в Иерусалиме жарко и влажно, больше, чем обычно. Ему когда-нибудь приходило в голову, что я его люблю? Он садится на кровать, кладет полиэтиленовый пакет на колени, достает из него коробку для конфет (сладости мне принес?), стягивает с нее скрученную резинку (я всегда ненавидел резинки) и снимает крышку: «Ты помнишь, Данеле, мы искали фотографии, которые мама мне послала, когда тебе было четыре года, за месяц до ее смерти? Я нашел их в шкафу. Здесь тебе, наверно, пять лет, очень милый, в русской рубашке. И, Данеле, у меня тут отчет, который я должен завтра сдать в бюро. Можешь проверить иврит?» «Жалко, нечем тебя угостить», говорю я (что я делаю, извиняюсь?), «Я только позавчера сюда переехал, и шкаф еще пустой». Он смеется приятным смехом, который сохраняет для шуток. «Ничего, есть вода. Как говорят у нас в высшем обществе? Бокал Аква-де-Кран». И уже подходит к раковине в углу комнаты. «Папа, я все-таки сбегаю в лавку принести что-нибудь, секунду». Когда я закрываю дверь, он, конечно же, говорит: «Правда, не надо».

Страница 3

На следующую страницу