Екатеринбург Восемнадцатый (сборник) - стр. 80
– А бедность – не порок! – только и сказал Иван Филиппович.
Кацнельсон ушел. Я спросил Ивана Филипповича, есть ли у нас что из обуви. Бедного старика едва не взяли корчи.
– Да что это, Борис! Может, мне еще его в нашей ванной обмывывать! – зашипел он.
Мне спорить не хотелось. Я решил, что найду обувь сам.
– И дрова, почитай, кончились! – заодно выговорил Иван Филиппович.
Как я уже сказал, прежние прибавки к жалованью на дрова, квартиру, фураж для коня новой властью были отменены. А цены на все росли так, что моя радость от полученного вперед жалованья улетучилась через несколько дней. Денег на дрова у нас не было. И Иван Филиппович это знал. Он посмотрел на меня с победой, будто говорил: «А ведь предупреждал! А вы, барин, то приживалочку приведете, то советского прощелыгу кормить возьметесь!»
– Хорошо, я подумаю! – сказал я о дровах, лукаво надеясь, что Иван Филиппович обо всем позаботится сам.
Пришел Кацнельсон и сказал, что правильно сделали, выселив Ворзоновских, что они, Ворзоновские и их подруга каторжанка Новикова, «имели платформу частного собственного интереса на наш дом». Я его слова пустил мимо. А на его заявлении в горпродком о выдаче сапог стояла, как ныне стали выражаться, резолюция какого-то из начальников с отсылом заявления к другому начальнику. «Он никуда не годится, к делу относится спустя рукава, а ему сапоги. Его надо дисциплинировать, а не сапоги ему!» – написал начальник.
– Я дам тебе во временное пользование какую-нибудь обувь, а то ходить на службу в одних голенищах действительно нельзя! – сказал я, специально, для Ивана Филипповича, указав выдачу обуви во временное пользование. Ясно, что мои маневры не имели успеха. Иван Филиппович сурово поджал губы. Кацнельсон же отчаянно замахал руками.
– Нет, никак нельзя дать мне обуви! Все сразу будут иметь подозрение меня в качестве мошенника! – вскричал он.
– Как знаете! – пожал я плечами, никак не привыкнув к новым правилам подозревать всех и во всем.
После ужина мы не удержались посмотреть на оставленные Ворзоновскими комнаты, то есть кабинет и спальню моих батюшки с матушкой. В описание их состояния пришлось бы вспомнить и поправить место из «Полтавы» Пушкина, где он говорит о Петре Первом. «Вид их был ужасен!» – только и можно было сказать о состоянии комнат.
– Я завтра же все устрою! – сказала Анна Ивановна.
Я запрещающее махнул рукой и повернулся к Ивану Филипповичу:
– Найди, Иван Филиппович, кого-нибудь из соседских!
– А чем платить? – спросил он.
– Тогда – сами! – решил я.
И мы вчетвером, в веселом азарте до позднего вечера вычистили кабинет, спальню, гостиную, вынесли мебель, вычистили комнату Маши, покамест отданную мной Анне Ивановне, и гостевую.