Екатерина Великая - стр. 35
– Матушка Царица, дай ребёнку поглядеть в твои глазоньки.
– Матушка Государыня, не оставь милостынькой Христа ради убогонькой.
– Пожертвуй, матушка, на построение храма погоревшего.
Вдруг заглушат это бормотание грозные крики впереди шествия:
– Пади!.. Пади!.. Посторонись, православные!..
София шла за Государыней. Она была потрясена до глубины души. Она видела то, чего никогда и нигде ещё не видела, она чувствовала прикосновение народа, она душевно сливалась с ним и начинала смутно понимать страшную силу народных масс.
Впереди были невысокие холмы, и на них белые каменные зубчатые стены и множество золотых куполов.
Драгуны отогнали народ. Перед лаврой стояли войска. Богато одетые лейб-кампанцы взяли «на караул», дробно ударили барабаны, трубы затрубили, и в ответ им заколыхались на небе, понеслись в бесконечность плавные торжественные перезвоны колоколов.
В высоких монастырских воротах чёрным полукругом стояли монахи. Они держали в руках зажжённые свечи, и так был тих вечер, что пламя свечей не колыхалось. С «Красной горы» бабахнули пушки, и белый пороховой дым поплыл, расстилаясь над полями. Громкое «ура» ответило пушечному грому.
В лиловой, расшитой золотом длинной мантии, высокий тощий архимандрит Арсений Могилянский[16] с крестом в руке вышел из сонма монахов и подошёл к Государыне. Та преклонила колени, поцеловала крест и руку благословлявшего её монаха. Могилянский стал говорить короткую «предику». Когда он кончил, монахи повернули к воротам, стройно и торжественно запели и медленно стали входить в ограду. За ними пошла Императрица и богомольцы.
В соборе чинно и строго, монастырским уставом, служили всенощную. Когда пели «Хвалите», голоса монахов трепетали в ликующих переливах, отражались от пола и радостно звучало единственно понятое Софией – «аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа…».
Все уроки Тодорского в эти долгие часы всенощной точно принимали ясность и твёрдость, и София чувствовала, как лютеранство отпадало от неё и в душу её торжественно и медленно входило это радостное и светлое православие с его ликующим «аллилуиа»…
Угрызения совести из-за перемены веры отцов уходили от Софии и сменялись радостью приобщиться к этой новой вере, вере её будущего народа.
Вернувшись в Москву, София сказала Симону Тодорскому, что она совершенно готова восприять православие.
В Москве София постилась и проводила время в своих покоях в беседах с Тодорским. На двадцать восьмое июня было назначено торжественное «принятие исповедания православного греческого закона», на двадцать девятое, на день Петра и Павла, – обручение.