Екатерина II, Германия и немцы - стр. 9

И после XX съезда КПСС, когда советская историография поставила под сомнение многие сталинистские клише, взаимообмен с международным научным сообществом оставался под жестким контролем. Тем не менее историки почувствовали необходимость повернуться лицом к дореволюционной исторической науке. Тогда их интересы опять обратились к истории государства, его видным деятелям и органам управления, а также к внутренней политике[29]. Тем не менее новая оценка екатерининского правления была явлена лишь в намеках. В 1964 году видный историк Николай Михайлович Дружинин (1886–1986), шестью десятками лет ранее слушавший лекции Ключевского, Александра Александровича Кизеветтера и Михаила Михайловича Богословского в Московском университете[30], предложил интерпретировать политику просвещенного абсолютизма, отталкиваясь от возникновения и утверждения капитализма как подсистемы внутри феодальной формации начиная с 1760-х годов. Дружинин прежде всего серьезно отнесся к реформаторским устремлениям императрицы, несмотря на то что они, как он полагал, отвечали интересам господствующей системы; кроме того, сами последствия применения реформаторского законодательства он оценивал весьма дифференцированно – разумеется, в допустимых пределах. Экономическую политику он представил в целом положительно, а образовательную – лишь отчасти. Губернскую реформу Дружинин представил уже не как победу дворян-землевладельцев, а как укрепление государственной бюрократической системы в провинции. Что касается крестьянского вопроса, то секуляризацию церковных имений он признавал прогрессивным решением, не упомянув, однако, ни разу о том, что на многочисленные крестьянские волнения правительство отвечало преимущественно репрессивными мерами[31]. Тем не менее дружининская интерпретация просвещенного абсолютизма была впоследствии подвергнута пересмотру историками, в особенности теми, кто – подобно многим дореволюционным критикам политического порядка – усматривал противоречие между образом императрицы, ею самою созданным, и ее социальной политикой, в частности фактом сохранения крепостнической системы[32].

В 50-е годы ХХ века к дискуссиям советских историков о смене общественных формаций и об историческом месте абсолютизма в русской истории подключились коллеги из ГДР и стран Центральной и Юго-Восточной Европы. В силу того, что они обсуждали вопросы исследовательских стратегий, их труды могут приносить пользу и в будущем[33]