Екатерина II, Германия и немцы - стр. 45

. Поскольку он считал, что именно Екатерина, «случись что, будет здесь править» («who in case of accidents will rule here»), а великая княгиня, любившая пожить на широкую ногу, накопила значительные долги, то они оба были заинтересованы в том, чтобы от английского правительства в ее пользу поступали денежные ассигнования. Уильямс, со времен своей учебы в Итоне друживший с Генри Филдингом и сам писавший сатирические произведения, в истории британской дипломатии считается дилетантом, сеявшим хаос на всех должностях, которые ему доводилось занимать. Великой княгине он импонировал своим «остроумием и познаниями», однако их личные взаимоотношения значительно окрепли благодаря началу любовной связи великой княгини и Станислава Понятовского, прибывшего после жизни в Вене, Гааге и Париже в Россию в составе свиты Уильямса по делам прорусского «семейства» Чарторыйских и лишь позднее утвержденного в качестве посланника дворянской республики – Речи Посполитой[210]. К моменту начала Семилетней войны летом 1756 года у британского посланника оказалась информация, не доступная ему иначе, чем через Екатерину: известия о настроениях при дворе и даже сведения из дипломатической переписки правительства[211]. Правда, Бестужев пытался постепенно уклониться от влияния посланника, однако через Уильямса к прусскому королю продолжали доходить важные сведения о мобилизации в России и даже слухи о планах наступления, намеченного на весну 1757 года[212]. В изменнических связях с Фридрихом II зимой 1757–1758 годов императрица Елизавета Петровна заподозрила не только канцлера Бестужева, но и великую княгиню Екатерину. Однако, поскольку и Бестужев, и Екатерина успели, видимо, уничтожить порочащие их документы, степень обоснованности этих подозрений до сих пор неясна. Как бы то ни было, собравшись с духом и предложив императрице отправить ее к родственникам – отец к тому времени уже умер, а обнищавшая мать влачила жалкое существование в Париже, – Екатерина сумела выпутаться из этой некрасивой истории. Как и следовало ожидать, Елизавета Петровна не только отклонила хорошо продуманное прошение об отъезде, но и стала проявлять особую благосклонность к умной супруге недалекого и неотесанного наследника престола[213]. Благодаря и собственной ловкости, и участившимся недомоганиям императрицы, Екатерина еще на шаг приблизилась к столь желанной власти. Возвращение же в Германию грозило ей жизнью в бедности и политической беспомощностью, чему она видела живые примеры, посещая с родителями одиноких чудаковатых тетушек, живших по монастырским приютам для незамужних дворянок в Северной Германии