Екатерина II, Германия и немцы - стр. 36

. В литературе отмечается также, что писать о самом себе характерно для субъекта, занятого поиском своего места в мире, тогда как люди состоявшиеся должны в идеале садиться за мемуары[163].

Однако, например, жизнеописание, оставленное нам вполне успешным Бенджамином Франклином, начавшим свой труд тогда же, когда Екатерина обратилась к литературному оформлению своей биографии, в 1771 году, показывает, что пуристские критерии необходимо расширять за счет смешанных типов и исключений[164]. Если оставить в стороне вопрос о том, насколько правомерна подобная дифференциация в принципе, можно использовать ее практическую сторону: в жизнеописании Екатерины обнаруживаются признаки обоих литературных жанров – как мемуаров, так и автобиографии[165]. Автобиографическим является здесь, без сомнения, ее повествование о самостоятельно обретенных знаниях и самой же проложенном пути к власти. Разумеется, самореализация Екатерины состояла не в дотошном самоанализе, а в достижении поставленной жизненной цели: стать российской императрицей, несмотря на самые неблагоприятные условия, вопреки бесчисленным препятствиям. И совсем непонятно, почему только «буржуазный» индивидуум мог прийти к осознанию самого себя в ходе автоповествования – вполне секуляризированного, без морализма, но вскрывающего причинно-следственные взаимосвязи, – «принимая во внимание горизонт гуманистически-философской антропологии, последовательно связанной с опытом принуждения со стороны общества и приводящей, таким образом, к непременной корреляции опыта отдельного “я” и мирового», почему только на его представлениях могло отразиться чтение романов, почему только он мог использовать приемы прагматической историографии, чтобы найти исторический фундамент для своей индивидуальной жизненной истории[166].

Нельзя сказать, что «мемуары» Екатерины хорошо изучены. Очевидно, что она неоднократно начинала все сначала, не имея перед собой старых записей или не прибегая к ним, причем руководствуясь в процессе написания своими изменчивыми интересами. Однако до сих пор сравнительный анализ текста не сумел найти каких-либо четких мотивов, объясняющих все расхождения в редакциях[167]. Совершенно определенно отличается от более поздних самый ранний из дошедших до нас фрагментов – написанный между концом 1754 и 1756 годом и предназначенный, вероятно, для британского посланника Чарльза Хэнбери Уильямса или графа Станислава Августа Понятовского: «Здесь, по-видимому, Екатерина не задавалась иной целью, как только рассказать близкому человеку историю своей жизни…» Внешние признаки и внутренние черты этих ранних записей говорят о том, что они были созданы мимоходом и практически не редактировались