Его нельзя любить - стр. 40
Они кричат и обвиняют друг друга. Громко озвучивают все, что было в прошлом. И о том, что я безотцовщина теперь, потому что у моей матери не хватило ума не раздвигать ноги, и о том, что бабушка – Гитлер в юбке.
Присутствующие в шоке от происходящего, а мне, мне не остается ничего, как сбежать из этого ада.
Я выбегаю на воздух. Дышу, но, кажется, все равно задыхаюсь.
Бабушка выходит из ресторана минут через пять и тоном, не терпящим возражений, загоняет меня в такси.
– Мы едем домой, Ника! Твоя мать нас позорит.
– Я позорю? Это ты никому жизни не даешь!
Скандал продолжается в машине, на улице возле дома, да и внутри дома тоже.
Они орут на всю округу, а я понимаю, что это конец. Конец всему. Я просто не хочу их видеть. Ни одну, ни вторую. Никогда.
– Это ты! Ты всю жизнь держишь всех на цепи! Я здесь как в тюрьме жила, спала и видела, как бы побыстрее от тебя сбежать! – мамин крик разносится по всему дому. – Ты и Нику уморила. Ты только посмотри, она всего боится, никуда не ходит. Ты ломаешь ей жизнь!
– Ломаю? Это ты сбежала! – давит голосом ба. – Бросила ребенка и удрала. Черт-те чем в своей Москве занималась. Думаешь, я не знаю?! Какая ты мать после этого? Одно название. Это я ее воспитывала. Так, как считала нужным. Второй шлюхи в доме я не потерплю!
Мама пятится и хватается за горло. Ее глаза поблескивают, хаотично бегая из стороны в сторону.
Я наблюдаю за происходящим молча. Меня больше ничего не трогает и не удивляет. Им обоим абсолютно на меня плевать. Они обе лелеют лишь свое эго.
– Всем спокойной ночи, – выдаю мрачно и поднимаюсь к себе. Как только закрываюсь на защелку изнутри, слышу бабушкин отборный мат и мамины громкие рыдания. Они обе не затыкаются ни на секунду.
Снимаю с себя это дурацкое платье и по неосторожности вырываю собачку.
Меня все еще трясет. Тушь немного потекла, но это неудивительно. Я плакала. Ехала на заднем сиденье в такси, сгорала от стыда перед водителем, перед всеми одноклассниками и их родителями, оставшимися в ресторане, перед учителями. Горела и плакала, закрывая лицо ладонями.
А теперь вот смотрю на себя в зеркало и чувствую дикое отвращение. К этому дому, к родным людям, к себе самой, в конце концов. Я сама им все это позволила. Разрешила широким жестом не считаться со своим мнением.
Жила все эти годы в качестве девочки на побегушках. Как табуретка здесь обитала, без права на мнение.
Растираю по щекам слезы и трясущимися руками открываю кран. Журчащие звуки прохладной воды успокаивают.
Тщательно умываю лицо, чтобы от косметики и следа не осталось. Наспех принимаю душ, разбираю пальцами свою прическу, получая от этого удовольствие. Еще немного, и начну выдирать себе волосы клочок за клочком, потому что моя прическа, платье, я сама – ничего из этого мне не принадлежит. Ничегошеньки.