Его любимая кукла - стр. 33
И почти все, как один – ублюдки, каких ещё поискать. И он, похоже, не стал исключением, хотя когда-то воображал, что может построить иную жизнь, чем его отец или дед. Но, видимо, от себя и голоса крови убежать невозможно.
Он раскрыл альбом, касаясь старых картонных страниц, в которые были вставлены фотографии, так аккуратно, будто от неосторожного движения могли рассыпаться. Остановился взглядом на одном из снимков, ощущая, как больно кольнуло что-то в сердце.
Мама. Такая молодая, такая красивая. И такая несчастная.
Глядя сейчас на улыбающуюся с черно-белого фото беззаботную красавицу с огромными глазами, которая даже обычный пуховый платок умела носить так, словно это была корона, невозможно было представить себе, как трагично сложилась ее судьба.
Именно она, настоящая «северная жонка» во многом тащила на себе семью. Это она после распада советской власти инициировала возрождение из пепла семейного дела, которым Королёвы занимались ещё до войны – морских грузоперевозок. Это она угробила собственное здоровье и молодость на то, чтобы у детей все было, работая наравне с мужем. Это она приняла в дом оборванного мальчишку Костю, прижитого супругом на стороне в то время, как сама была беременна Романом.
Город, в котором они жили, был небольшим. Все прекрасно знали, кто отец Константина, в том числе и сам мальчик. И когда мать его однажды просто шагнула вниз из окна коммунальной квартиры на девятом этаже, Косте было совершенно некуда больше идти, кроме как к отцу, который не признал его даже к концу жизни.
А вот мать Романа – приняла. Без упрёков и скандалов, не перекладывая на ребенка вину за предательство мужа. Вот только прожила после этого совсем недолго.
Рома помнил, как сейчас, ужас тех моментов, когда отец бил мать, пользуясь тем, что, подорвав здоровье, она стала настолько слаба, что не могла дать ему отпор. Постоянно обвинял в изменах только на основании того, что жена была красива, хотя сам перетрахал, наверное, половину женского населения города.
Рома помнил свою беспомощность в эти страшные мгновения. Помнил, как цеплялся за ноги отца, пытаясь помешать избиениям, как плакал, умоляя оставить мать в покое. Помнил полные ужаса глаза Кости, забивавшегося в такие минуты в угол, словно боялся, что отец ударит и его.
Но никакие слезы и мольбы не помогали. Это были напрасные унижения, от воспоминания о которых нутро пожирали гнев и ненависть даже сейчас, много лет спустя.
И ещё он помнил стыд. От того, что после смерти матери они с Костей нередко подбирали пьяного отца на улицах города. Посреди ночи их нередко будили телефонные звонки, и, подняв трубку с плотно угнездившейся в душе тревогой, Рома из раза в раз слушал, как разные голоса говорили, что тот валяется, бесчувственный, где-то на рельсах или обочине дороги. И братья шли к нему, с трудом волоча грузное тело до дома, хотя стоило бы его выкинуть, как свинью в канаву, чтобы сдох за все, что сделал с матерью. За то, что однажды после побоев она так и не встала больше с постели.