Его Искушение - стр. 9
Мне все больше не нравится ситуация, в которую меня впутали. Бросаю взгляд на молчаливого водителя.
Так и хочется сказать, чтобы разворачивал машину и ехал обратно к моему дому.
– Мы скоро будем на месте.
Словно в ответ на свои мысли слышу грубый голос водителя.
Ты слишком громко думаешь, Аврора. Мысленно пинаю себя.
– Два часа вытерпеть, только два часа, – убеждаю себя, а сама кручу слова Ридли как на повторе:
Помни, что на кону все!
Да. Я все помню.
И опять лечу на скоростном поезде в свои воспоминания.
К тому, как я достигала этого “всего”…
– Ай! – взвываю и отпрыгиваю, поджав ногу, поднимаю пробитую подошву и вижу ржавый гвоздь, торчащий из резины.
Выковыриваю железяку и плачу, смотря на дыру.
Моя единственная обувь…
Сжимаю несчастную ручку чемодана, сцепляю зубы и упрямо продолжаю идти.
Дойдя до нужного здания в сгущающихся сумерках, голодная, уставшая, напуганная, озирающаяся по сторонам на каждый звук, стучусь в обшарпанную дверь с цифрой тридцать семь.
Я запомню эту цифру на всю жизнь, обзаведясь пунктиком.
Меня будут считать сумасбродной моделью, которая, исколесив весь мир, никогда не останавливается в номере отеля под цифрой тридцать семь.
Продрогшая, дрожащая, я стучу в дверь, пальцы уже болят, наконец, мне открывает тучная женщина со злым темным взглядом.
– Явилась-таки?! Где шлялась-то столько?! – с порога.
– Я упала и у меня украли рюкзак с кошельком, я пешком дошла…
Отвечаю в нерешительности, но на одутловатом лице не проскальзывает ни доли сочувствия или хоть капельки жалости.
– Бестолочь.
В сердцах бросает родственница и махает небрежно рукой, приглашая войти.
Жилище темное и отталкивающее. Это не та уютная скромность, к которой я привыкла в родном доме, а что-то рваное, темное, угнетающее, наполненное аурой беспросветности.
– Значит так, бестолочь! – послышался в спину скрипучий голос. – Приютила я тебя только по просьбе сестры, но хлеб ты здесь даром есть не будешь!
– Мама сказала, что будет переводить вам ежемесячно сумму на мое содержание.
– Этих копеек ни на что не хватит! Работать пойдешь, если жрать захочешь. Или вали обратно в свой клоповник.
Постановила толстуха, которую я в сердцах в дальнейшем прозвала не Жанной, а Жабой.
В доме было много народу. Жаба делала деньги на всем. Даже на усыновлении.
– По доброте душевной воспитываю вас, сердце у меня большое…
Поговаривала она, смотря на тех, кто жил в ее доме. Беспризорников. Детдомовцев, которых она брала на воспитание.
Только они знали, что единственная причина, по которой Жанна брала на воспитание – это льготы, которые они с мужем получали от государства…