Египтянин. Путь воина - стр. 25
В разговор немедленно вмешался Нехо:
– Роспись может подождать! А город и его жители не могут. Боги послали бурю в наказание за то, что у изваяния богини-покровительницы Саиса какой-то варвар отбил корону. Храму нужна новая статуя, а людям – спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Я освобождаю тебя от своего заказа. Когда закончишь ваять статую богини Нейт, вновь возьмёшься за роспись.
Нехо выдержал паузу и прибавил с язвительной усмешкой:
– Если, конечно, её к тому времени не закончит Депет.
С усилием преодолев внезапную сухость в горле, Ренси произнёс с сомнением:
– Не знаю, хватит ли у меня сил изваять статую, в которой соединилось бы одновременно мужское и женское начало: ведь госпожу Нейт принято считать «отцом отцов и матерью матерей»…
Вместо номарха ему ответил жрец:
– Об этом придётся думать тебе самому, мастер Ренси. И не столько как ваятелю, сколько как смиренному и богобоязненному сыну Та Кемет.
9
Ренси проводили в храмовую мастерскую, где он заперся, потребовав от жрецов не беспокоить его ни под каким предлогом. Блок известняка уже был здесь: он лежал на земле, взывая к мастеру, готовый отдаться в полную его власть.
Руки Ренси нежно огладили камень, будто он был живым существом, одухотворённым и чувствующим. Ренси уже знал, как этот камень будет выглядеть, когда работа над ним завершится. В его воображении стоял лишь один образ: образ, который глубоко очаровал его, который поглотил его жизнь без остатка. Образ любимой… земной женщины.
Дрожа от нетерпения, Ренси приступил к работе – без предварительной восковой или глиняной модели, без каких-либо пометок углём. Он прижал резец к камню и уверенно нанёс по нему первый удар молотком. Всем телом он прилаживался к ритму ударов; руки его становились проворнее и сильнее. Осколки известняка отлетали от блока; мягкий камень подавался навстречу, уступая, и Ренси чудилось, что это Мерет в его руках отдаёт ему своё тело. Он словно ощущал её рядом: так много он думал о ней, так часто вспоминал каждое мгновение, проведённое с ней. Это был его самый великолепный опыт в работе над камнем: никогда ещё не бывало у него такого ощущения близости, проникновения и глубины страсти.
Ренси работал с рассвета до позднего вечера, съедал чёрствую лепёшку, запивая её тёплым пивом, и засыпал словно убитый. Он исхудал, щетина на впалых щеках становилась гуще, а одежда – такой же неряшливой, какой выглядела теперь мастерская, пол которой был покрыт осколками и белой пылью. Забыв обо всём на свете, он думал лишь о том, как побыстрее закончить изваяние, чтобы вдоволь полюбоваться Мерет: пусть не настоящей, пусть каменной, но принадлежащей ему одному.