Ее внутреннее эхо - стр. 23

Сама Ирина ничего не понимала.

Смысл слов был настолько далек от реальности, что воспринимать его всерьез она не могла. Забрала дочь домой, все еще не осознавая, что скоро станет бабушкой. Заботило ее лишь одно – чтобы ничего не попало в газеты.

Аня пришла в себя. Объяснение было неминуемо – вот в тот вечер Аня впервые увидела материнскую цыганскую кровь во всей красе.

Ирина стояла на коленях и причитала, выла, простирая в небо руки, как она делала в одном нашумевшем спектакле, а волосы ее выбились из плена заколки и закрывали собой половину кухни, когда она билась лбом о лаковый паркет.

Аня от страха забилась под кровать, пережидая этот неожиданный взрыв. Такой мать она ни разу не видела.

В дверь позвонили соседи.

Спустя две минуты Ирина Васильевна открыла им дверь и строго, подняв бровь, поинтересовалось, что случилось. Ни следа истерики, ни дрожи к голосе, бархатный халат и высокий пучок.

Соседи поняли, что обознались – очевидно, кричали в другой квартире, извинились перед знаменитой дамой за то, что разбудили, и ушли.

До самых родов с дочерью она не разговаривала. Забыл о Анечке и тот самый грузинский актер, на даче которого ее излишняя откровенность привела к таким печальным последствиям.

Все дни она проводила одна в своей комнате – подруг у нее не было, к телефону ее не подзывали, выйти из дома казалось страшным. Тогда все увидели бы ее живот. И узнали бы, что это она, девочка со всенародно-знаменитой фамилией, совершила ужасное преступление, опозорила свою нечеловечески прекрасную мать и память талантливого отца.

Об отце она часто думала, представляла, что он рядом, разговаривает с нею, утешает. В ее книгах была спрятана его фотография – держать ее открыто она не решалась – не знала, какая реакция может быть у матери.

В роддоме она лежала в отдельной палате. Она знала, что ей сделали кесарево, что ребенок родился немного раньше срока, и она должна подписать какие-то бумаги. Она мало что тогда соображала, но, когда прочитала – пришла в ужас. Вопреки всему, она ждала этого ребенка, чтобы избавиться от вечного одиночества, чтобы было кому рассказать о себе, чтобы для кого-то она была главной.

Но в палату пришла мать. Вся в черном, словно в трауре. Корни волос отросли. Появилась новая морщинка.

– Анна, я прощаю тебя. Но ты должна этого ребенка забыть. И отдать другим людям. Нормальным. Ты воспитать его не сможешь.

И Аня послушалась, как слушалась всегда. Из привычки к добровольному, почти восторженному рабству.

– Мама, что же с ним будет?

– Его усыновят, уже есть родители. Вполне достойная семья, я сама все проверила.