Единственный и гестапо (сборник) - стр. 11
Наконец голос стихает, фюрер садится в кресло, спектакль закончен.
– Разрешите мне перейти к вопросам, касающимся вашей личности, приковывающей к себе внимание самых широких кругов. Любите ли вы искусство?
– Да, я художник-архитектор.
Вслед за этим следует буря обвинений и ругательств по адресу дипломированных художников, в особенности достается Максу Либерману.
Я спокойно ожидаю, пока буря уляжется.
– Любите ли вы музыку?
– Я без нее не могу жить.
– Нравится ли вам траурный марш Бизе?
– Да, очень!
– А «Трубадур» Шопена?
– Нет, я его меньше люблю.
Интервью идет дальше в том же стиле.
Через три дня фюрер в бешенстве бегает по своему кабинету, ударяя себя по ноге плеткой. Публика в кафе не только в Берлине, но и в Мюнхене с удовольствием читает мое интервью, в особенности его музыкальную часть.
Мне передают, что фюрер обещал в свое время повесить меня.
Брать интервью у Геббельса я не пытаюсь: берлинский вождь национал-социалистов слишком хитер для этого; зато в провинции живет его мамаша.
Через несколько дней я в мещанской гостиной. Стены увешаны фотографиями в рамках, картинками на стекле, диван с высокой спинкой, на ней фарфоровые слоны, молящаяся девочка. На столе искусственные цветы.
Мамаша подводит меня к фотографии, изображающей смуглого курчавого мальчика с тонкой шеей и длинным носом.
– Это мой Иозеф – он всегда был красавчик.
– Скажите, госпожа Геббельс, не принимали ли его в школе ребята за еврейского мальчика?
– Представьте себе, что да, поэтому он играл с детьми евреев, а потом, когда стал студентом, он почему-то их возненавидел.
Далее следуют рассказы о милых шалостях маленького Иозефа, о том, что он любил играть с животными и несколько раз вешал кошек и собак.
Интервью с госпожой Геббельс имело успех. Мамаша, однако, забыла сказать мне, как злопамятен и мстителен ее сын. В те времена, когда я опубликовывал эти интервью, я не знал, что совершаю грубую ошибку. Я не предполагал, что через несколько лет мои остроумные фельетоны доставят мне крупные неприятности…
Так я жил в эпоху Веймарской республики, которую очень многие несправедливо обвиняют во всех смертных грехах.
Я честно признаюсь, что для меня Веймарская республика отнюдь не была мачехой. Она имела лишь один недостаток – она была недолговечна.
Главным ее несчастьем была нестерпимая скука. Ее вожди забыли, что древние римляне рекомендовали давать толпе хлеб и зрелища. Веймарская республика хлеба дать не могла, но зрелищ при желании – сколько угодно: парады, фейерверки, факельные шествия.
И вместо всего этого – ничего. Скука и однообразие.