Единственная. Твоя - стр. 18

Точно сожрать хочет, вон как дышит, бока ходуном, а влажный черный нос тянет воздух глубокими порциями. Почему не двигается? Примеряется для рывка?

В голове проносился один вопрос за другим. А ноги намертво к земле приклеились. Вздохнуть боязно, не то что пошевелиться.

Медведь тихонько фыркнул и совершенно неожиданно лег на живот. Положил лобастую голову на лапы и вдруг вздохнул. Да так тяжко! Наверное, брови у нее к затылку сползли - ему плохо, что ли?!

Но разбираться Любава не стала. Раз лег, значит, фору дал. Она тихонько попятились, каждую секунду ожидая, что зверь вскочит и бросится следом, но медведь не двигался. Только смотрел.

Шаг, ещё шаг… На четвертом она не выдержала, повернулась и опрометью бросилась под защиту дома. В ушах ветер засвистал.

Дверью так хлопнула, что чуть совсем не сломала. Двинула засов, привалилась к шершавым доскам и тихонечко на пол сползла. В груди ломило от боли, и сердце такие кренделя выписывало – вот-вот через горло выскочит.

- Любавушка? – голос Рады звучал тоненьким писком где-то там, далеко. – Ты чей-то?

- М-м-ме-е-едведь, - проблеяла полушепотом.

И за кулон схватилась. Прижала к дрожащим губам до отрезвляющей боли. Неужели сбежать удалось? В поле зрения показался серый подол. Вышивка по канве странная, славянская такая.

- Ну и?

И?! Какое такое и? Там медведь! Здоровая лохматая животина, которая легко может прогуляться по деревне! А тут, наверное, дети есть!

Но на ее ошалевший взгляд Рада только засмеялась тихонько.

- Не тронет этот медведь, не трясись так.

И вот тут Любава поняла, что ничего не понимает вообще. Дикий зверь не тронет?! Бред горячечный. Или она бредит?

- Он… он что, ручной?

- Можно и так сказать, - кивнула Рады. – Рос здесь. Вот прям с младенчества голозадого.

- Боги… - тихонько выдохнула Любава.

Ручной! Ну точно! Поймали охотники в лесу медвежонка и выкормили. Или сиротинку нашли. Мало ли случаев таких. Вон в Москве любители экзотики кого только не растят. И тигров, и крокодилов. А тут – медведь.

- Предупредить не могли? – упрекнула, вытирая выступивший на лбу пот. – Я чуть на месте не преставилась! Думала, сейчас кинется. Я ведь чужачка!

А Рада нахмурилась вдруг.

- Ты эти мысли брось. Какая такая чужачка? От страха соображать перестала? Наша ты. К корням своим вернулась. Тут твои родители жили, родня твоя жить продолжает. А ты – чужачка!

Любава все-таки поднялась на дрожавшие ноги.

- Простите. Я в том смысле, что мой запах для зверя незнаком. Он дышал тяжело, - припомнила, как жадно и часто вздымались медвежьи бока.

- Дышал и дышал, что уж тут, - отмахнулась Рада. - Теперь вот знаком. Ну, где ведро-то? Эх, жди тут. Я сама схожу.