Единственная для меня - стр. 23
Он такой родной, но сейчас до боли чужой.
Понимаю - между нами пролегла огромная пропасть.
Потом меня окликают, я вздрагиваю, и наш зрительный контакт разрывается. И мгновенно я чувствую, как во мне будто что-то гаснет, становится зябко, и я передёргиваю плечами, чтобы согреться.
— Соня, с вами всё хорошо? — слышу взволнованный голос Горского, который в этот момент разговаривал с Егором. Наверняка рассказывал, как прошла операция.
Впрочем, операция прошла хорошо. И если Виктория Викторовна найдёт в себе силы жить, захочет этого, то всё действительно будет хорошо, и болезнь отступит, что не может не радовать меня.
Перевожу взгляд на мужчину и слегка вымученно улыбаюсь.
— Спасибо, Глеб Семёнович, всё хорошо. Я могу идти? Я вам больше не нужна?
— Конечно, иди. Прости, что пришлось тебя задержать сегодня. И спасибо за помощь. Завтра, как я уже и говорил, у тебя выходной – погуляйте с дочкой.
Я холодею. Зачем он сказал про дочку? Чёрт, я же совсем не хотела, чтобы всё выяснилось вот так… Чтобы вообще выяснилось. А как я хотела? И хотела ли? Чувствую на себе пронзительный, колючий взгляд, прощупывающий меня, словно рентген. И меня окутывает с ног до головы жуткий страх. Он пробирается в каждый уголок моего тела.
Хочется крепко стукнуть Горского, который так неуместно сейчас выказывает свою заботу и сболтнул лишнего.
Пальцы дрожат, и я прячу ладони в карманы халата, боюсь что-то сказать, потому что понимаю, что мой голос будет дрожать точно так же.
Но я беру эмоции под контроль, хоть они и рвутся из меня, и не обращаю никакого внимания на прожигающий взгляд бывшего любимого мужчины, который был во всём для меня первым. Был для меня когда-то всем. Хоть и хочется в этот момент посмотреть ему в глаза и увидеть его реакцию на слова Горского.
Но я этого не делаю. Отдёргиваю себя.
Смотрю на Глеба, в глазах которого, кажется, почти обожание, от которого мне неприятно становится. И эта его улыбка. Нет, за то время, пока я работаю здесь, Горский ни разу не перешёл черту отношений «начальник-подчинённая». И ни разу не оказывал мне знаки внимания. Может, мне показалось?
— Спасибо, Глеб Семёнович, — выдавливаю из себя и делаю шаг в сторону, желая обойти мужчин и скрыться как можно быстрее отсюда.
Только до сих пор чувствую на себе внимательный взгляд гонщика. Что он хочет? Что пытается найти во мне? Может тоже хочет понять, увидеть насколько я изменилась, как и он? Или же желая увидеть, вычислить мою реакцию на слова начальника? И хоть бы это внимание было из-за того, что я ассистировала на операции его матери, а не из-за слов Горского о моей дочери.