Джеймс Миранда Барри - стр. 62
Первую партию сена быстро сложили в стога. На «большом поле» высокую сочную траву скашивали и оставляли на несколько дней подсохнуть, так что от нее исходил тяжелый, сладковатый гнилостный запах. Поначалу хотели было косить по одному полю, не полагаясь на милость погоды, но, когда день за днем обильная утренняя роса, испаряясь на жаре, наполняла влагой душный воздух, когда коровы заходили в реку, а на лестницах роились тучи мошкары, приказчик и управляющий фермой прислушались к советам старожилов и к погодным приметам и решили скосить все сено сразу. Дэвид Эрскин на целую неделю запретил Барри проводить утро в библиотеке и приказал работать в поле. Хозяин и все его дееспособные работники и домочадцы с косами в руках продвигались по огромному полю сплоченной шеренгой, словно сыны Израилевы, возвращающиеся в Иерусалим. Алиса направляла каждый шаг мальчика. Когда они делали короткие остановки, чтобы напиться, она обрабатывала ему волдыри на руках, одолжила свою старую шляпу и клялась, что боль у него в спине непременно утихнет. Коса и грабли были явно ему не по росту, и он чувствовал, будто его мышцы тянутся во все стороны.
Цепляясь грязными пальцами ног за длинные стебли, Алиса шла размашистым шагом по направлению к деревьям, оставляя за собой прямую полосу. Ей не составляло никакого труда по виду стерни определить, чья коса коснулась травы в этом месте. Алиса была знатоком. Она родилась в этом поместье. Она выросла на этой земле. Все, что ее окружало, – поле за полем – она считала своим миром. Внизу у ручья они плескались босыми ногами в прохладной, прозрачной воде и пускали цветы по течению, Алиса собирала дикую петрушку и козлятник и сплетала сине-белые венки, которые всегда рассыпались, стоило нацепить такой Барри на голову, словно корону Цезарю-триумфатору. Иногда они засыпали в траве, а просыпались продрогшие во влажной одежде. Именно здесь Барри впервые усомнился в своей новой жизни. Он больше не доверялся матери и не спрашивал ее совета. Его редкие письма мог бы написать чужак. Теперь он доверял одной лишь Алисе Джонс.
– Странное чувство. Я иногда слышу собственный голос. Он что-то произносит где-то очень далеко. Как будто во мне два человека: один снаружи, он спорит, может быть, даже спорит с кем-то другим. Например, с Джобсоном. Мы с ним часто спорим. А второй хоронится где-то внутри, весь сжался, приготовился выскочить наружу.
Алиса не слушала его.
– В общем, очень странно. Как будто я актер.
Эгоизм Алисы мгновенно восторжествовал.
– Вот чем я всегда хотела заниматься! Играть в настоящем театре. Не просто в шарадах. Одеваться как настоящая леди. Быть настоящей леди. Или солдатом. Или сумасшедшей. Расскажи мне еще раз про пьесу в Эдинбурге. Миссис Чизик такая же красивая, как я? Ее предсмертный вздох что, действительно был такой пронзительный?