Джевдет-бей и сыновья - стр. 94
– Вы теперь стали такие большие, ведете такие серьезные разговоры, но я-то вас помню вот такусенькими! – проговорила тетя Джемиле, улыбаясь, и начала рассказывать одну историю из детства Назлы. Потом принялась за другую историю, но тут Назлы вспыхнула:
– Тетушка, ну зачем вы всем это рассказываете!
– Омер – это не «все»! Ладно-ладно, я вам сейчас чая принесу.
Дождавшись, пока тетя не выйдет из комнаты, Омер спросил:
– Наверное, она сильно тебя изводит?
– Да! – сказала Назлы и нервно взмахнула рукой. Заснувшая у нее на коленях кошка подняла голову – Сил уже больше нет!
– Вот видишь, реформы даже в дом депутата меджлиса еще не проникли!
– Нет, отец живет в Анкаре.
Наступило молчание.
Вскоре вернулась жизнерадостная тетя Джемиле с подносом в руках. На подносе, кроме чая, лежали бутерброды с вареньем. Тетя стала весело рассказывать о днях своей молодости, потом сделала Назлы замечание: почему та не ест бутерброды.
– Совсем ничего не ест! – сказала она Омеру. – Такая худышка, правда?
– Вовсе нет, тетушка! – возразил Омер. – Как тут похудеешь! – и снова подумал, что сказал глупость.
– Ты тоже ешь! Для вас ведь старалась!
Чтобы не сидеть просто так, Омер взял бутерброд и откусил от него. Чувствовал он себя бестактным чужаком, чуть ли не идиотом. «В атмосфере этого дома есть что-то обездвиживающее… Да и во всем Стамбуле тоже… Что же я сижу? Надо уходить!» – думал Омер, но по-прежнему оставался сидеть, словно хотел продлить непривычное ощущение беспомощности. Он как будто чего-то ждал, но не знал, чего именно, – потому и не вставал. «Мне осталось провести три дня в Стамбуле, а я все рассиживаю в этом сонном доме! Ведь мог бы съездить в Бейоглу, развеяться, повеселиться». И все же Омер чувствовал, что здесь есть что-то такое, чего в Бейоглу он не найдет, и продолжал сидеть, слушая, как тетя Джемиле перескакивает с темы на тему. Потом вдруг сказал сам себе: «Я же собирался стать завоевателем!» – и поднялся с места:
– Мне пора.
– Уезжаешь? Да, ты же ведь уезжаешь! В Кемах. Когда вернешься?
– Кто его знает, – ответил Омер и снова почувствовал себя одиноким холостым мужчиной, ожидающим сочувствия от женщин. Ему стало стыдно. В этом доме он только и делал, что смущался и стыдился.
– Передавай привет тете и дяде!
Его проводили до самых дверей. Омер смотрел на Назлы и пытался разобрать выражение на ее лице, но не находил в нем того, чего хотел, – или ему казалось, что не находит. Уже прощаясь, он шутливо спросил:
– Ну что, писать тебе письма из Персии?
– Пиши, конечно! – сказала Назлы, и в ее глазах на какую-то секунду промелькнуло то выражение, которого он ждал.