Дженнифер Морг - стр. 16
– Босс? У меня тут головняк. Явилась какая-то Рамона, работает на Черную комнату. Утверждает, что мы должны работать вместе. Что вообще происходит? Мне нужно знать.
Я кладу трубку, не дожидаясь реакции. Энглтон придет примерно в шесть часов по лондонскому времени, тогда я все и узнаю. Я вздыхаю, чем навлекаю на себя грязные взгляды от парочки разряженных авантюристов за соседним столиком. Думаю, им кажется, что я роняю уровень заведения. Меня охватывает чувство острого одиночества. Что я вообще здесь делаю?
Очевидный ответ: я приехал по делам Прачечной. Кто бы ни позвонил в дверь или по официальному телефону, попадет в Столичную прачечную, хоть мы и не работаем в старой штаб-квартире над китайской прачечной в Сохо с окончания Второй мировой. У Прачечной долгая память. Я работаю здесь, потому что мне предложили выбор: работать на Прачечную или… или вообще нигде не работать. Никогда. И теперь, рассуждая трезво, я не могу их винить. Есть такие люди, которых не стоит оставлять снаружи, а то написают внутрь, а когда мне было двадцать, я был наивный и самоуверенный, и оставлять меня без присмотра было так же безопасно, как полтонны гелигнита. Теперь я обученный компьютерный демонолог, оккультист того рода, что и вправду может вызывать духов из бездонных глубин: ну или, по крайней мере, из тех уголков местного пространства Калаби-Яу, где они воют и шепчут, собранные в бране. Теперь я приношу гораздо меньше проблем – или, во всяком случае, знаю, какие нужны меры предосторожности. Теперь я как бункер, набитый умными бомбами.
Большая часть работы в Прачечной заключается в занудном заполнении формуляров и производстве должностных бумаг. Примерно три года назад мне стало невыносимо скучно, и я попросился на действительную службу. Это была ошибка, о которой я горько жалею до сих пор, потому что это подразумевает всякие неприятности: например, тебя поднимут в четыре утра из постели, чтобы пересчитать бетонных коров в Милтон-Кинс, и это совсем не так весело, как можно подумать – особенно когда дело доходит до того, что в тебя стреляют, а потом приходится заполнять еще более запутанные бланки и отчитываться перед Ревизионной комиссией. (А о ней лучше вообще молчать.) С другой стороны, если бы я не пошел на действительную службу, я бы не познакомился с Мо, с доктором Доминикой О’Брайен, – она, правда, ненавидит, когда ее называют Доминикой, – а я уже и вообразить не могу, какой была бы моя жизнь без нее.
По крайней мере, в принципе без нее. В последнее время она месяцами пропадает на разных учебных курсах – секретных, – о которых не может мне рассказывать. Сейчас она уже пятую неделю сидит в Данвиче, а за две недели до этого мне нужно было уезжать на очередной международный комитет, так что, по правде сказать, я соскучился. Я сказал об этом Пинки в пабе на прошлой неделе, а он фыркнул и заявил, мол, я веду себя так, будто уже женился. Наверное, он прав: я не привык к тому, что в моей жизни есть кто-то чудесный и не сумасшедший, и, кажется, я привязчивый. Может, нужно поговорить об этом с Мо, но это вопрос тонкий, и мне не хочется его поднимать: предыдущий ее брак счастливым не назовешь.