Дыхание будущего. Апокалипсис - стр. 31
Робинс закурил. Хлопанье крыльев. Он удивленно посмотрел в сторону источника звука и увидел, как на крышу противоположного дома села большая птица. Ему казалось, что она смотрит на него большими жёлтыми глазами. Птица взмахнула крыльями и, тяжело поднявшись, полетела в его сторону. Робинс смотрел на неё и внезапно потерял из виду, а потом ощутил, что ночная гостья рядом. Птица что-то крикнула и, коснувшись его головы крылом, резко взмыла вверх.
Спустя несколько недель, когда у них выдался свободный вечер, Руана приготовила ужин и накрыла стол на террасе дома, который они снимали в Грасалеме. Она стояла в красивом белоснежном платье, которое было из простого тонкого материала. Очертания гибкого тела угадывались в свете фонариков, расположенных по краям террасы, и Тим, улыбнувшись, притянул её к себе.
– С тобой невозможно, – он поцеловал её в губы, – я не могу без тебя, принцесса, но и возвращаться в Африку не хочу.
Руана удивлённо вскинула брови, поставила бокал с вином на стол и, как-то осунувшись, опустилась в кресло.
– Дело в том, что я принцесса?
– Нет.
– Тогда в чём? Ты уже не любишь меня?
– Руана, я как тот зверь, выросший на воле. Меня заперли в клетке, я как узник, мечтающий о свободе. Пусть мне будет голодно, пусть я буду умирать от жажды, но здесь у меня есть свобода и желание что-то изменить. Пойми, вместе мы сможем…. Я уверен, что твоей стране удобно, чтобы весь мир был в руинах, как было раньше выгодно другим странам. Я понимаю, что это неправильно, и если ты уйдёшь, я приму твой выбор и буду надеяться, что мы, возможно, когда-нибудь увидимся снова.
– Ты знаешь, я не могу остаться?
– Но ты же принцесса.
– Это всё чушь, – она отвернулась, – я просто дочь своего отца.
– Разве твой отец не может всё это прекратить?
– Прекратить что?!
– Уничтожение всего живого!
– Тим, – Руана резко поднялась с постели, взяла его за руки, прижала к своему животу и прошептала, – ему ты тоже будешь рассказывать о свободе? А когда твой ребенок будет знать, что его отец никчемный белый, который заставил его мать страдать…
– Руана, прости, но это эмоции…. Подумай, мы любим друг друга, но нам невыносимо друг с другом, мы раним друг друга с мазохистским наслаждением, забывая всё и снова ложась в одну постель. Потому что любовь всё прощает, потому что у любви нет разного цвета кожи.
– Тим, я понимаю, но я не могу…
– Оставайся.
– Нет, – она покачала головой, – я не смогу здесь… и, тем более, ребёнок…
– Поэтому я и прошу тебя остаться, Руана, я не отказываюсь от тебя, мне чужд твой приторный нарисованный мир, я не хочу его. Это эгоизм, по-твоему? Зачем ты здесь, зачем спасаешь умирающих, когда ваша страна делает всё, чтобы эти люди страдали. Продлевая им жизнь в своей миссии, ты словно ковыряешься в кровавой ране. Она всё равно кровоточит, и ты знаешь, что человек рано или поздно умрёт, только страдания его будут мучительнее.