Дьявол и Дэниэл Уэбстер - стр. 3
– Извините, что отвлекся, – сказал он. – Так вот, говорю…
А Йавис Стоун весь задрожал, как напуганная лошадь.
– Это голос Скряги Стивенса! – прохрипел он. – А вы его в платок!
Гость немного смутился.
– Да, правда, надо бы его в коробку поместить, – сказал он с ненатуральной ухмылкой, – но у меня там довольно редкие экземпляры, не хочется их стеснять. Что ж, случаются такие маленькие ляпсусы.
– Не знаю, что у вас там за ляпсусы, – отвечал Йавис Стоун, – только это голос Скряги Стивенса. А сам-то он живехонек! Ведь не скажете вы, что нет! Во вторник его видел – бодрый и прижимистый, как сурок!
– Во цвете лет… – промолвил приезжий, скорчивши постную мину. – Слышите? – В долине зазвонил колокол; Йавис Стоун слушал, и по лицу его катился пот. Он понял, что колокол звонит по Скряге Стивенсу и что Стивенс умер.
– Ох уж эти долгосрочные счета, – заметил незнакомец со вздохом, – до чего неприятно их закрывать. Однако дело есть дело.
Он все еще держал платок, и тошно было Йавису видеть, как он бьется и трепыхается в руке.
– Они все такие маленькие? – спросил он сипло.
– Маленькие? – повторил приезжий. – A-а, понимаю. Да нет, разные бывают. – Он измерил Йависа взглядом и осклабился. – Не беспокойтесь, господин Стоун, вы пойдете по первому классу. Я бы не рискнул держать вас не в коробке. Конечно, для такого человека, как Дэниел Уэбстер… для него нам пришлось бы построить специальный ящик – и даже тогда, полагаю, вас изумил бы размах крыла. Да, это была бы находка. Лестно было бы подобрать к нему ключик. Но в вашем случае, как я уже сказал…
– Уберите вы платок! – сказал Йавис Стоун и начал молить и клянчить. Но в конце концов выпросить ему удалось всего лишь трехлетнюю отсрочку – и то условно.
Если вам не приходилось вступать в такую сделку, вы не представляете себе, как быстро могут пролететь четыре года. К концу их Йависа Стоуна знает весь штат, поговаривают, не выдвинуть ли его в губернаторы, а ему это все не в радость. Потому что каждое утро он встает и думает: «Вот еще одна ночь прошла», а вечером, как спать ложиться, вспоминает черный бумажник с душой Скряги Стивенса – и до того ему тошно делается… Наконец стало ему совсем невмоготу, и вот в последние дни последнего года запрягает он лошадь и едет искать Дэниела Уэбстера. Потому что Дэниел родился в Нью-Гэмпшире, как раз в нескольких милях от Крестов, и все знают, что к землякам у него особенная слабость.
На Топкий луг Йавис приехал спозаранок, но Дэниел уже на ногах – толкует по-латыни со своими работниками, с бараном Голиафом борется, нового рысака испытывает и отрабатывает речи против Джона К. Кэлхуна. Но когда услышал, что к нему пожаловал ньюгэмпширец, бросил все дела – такой уж был у него обычай. Угостил он Йависа завтраком, с каким пятеро не справились бы, разобрал по косточкам каждого мужчину и женщину из Крестов и наконец спрашивает гостя, чем может ему служить.