Двуявь - стр. 40
Звалась она Галка Кнышева, училась с Юрой в одной группе, а в общении была простая, как три копейки, что и не замедлила подтвердить:
– Здорово, Самохин. Свадьба когда?
– Не понял?
– Да ладно. Давай колись, чё за тёлочка, с которой сейчас пришёл.
– А ты откуда…
– Из окна, откуда ж ещё. Сижу, развлекаюсь – первую пару всё равно проспала.
– Тьфу, ёлки. Такта у тебя – ни на грош. Нет чтобы проворковать: «Ах, Юрий, что за прекрасная незнакомка?»
– Девка прикольная, только худая больно – смотри, как бы ветром не унесло. С какого факультета?
– С филфака. Я бы, Галка, таким как ты вообще запретил на окнах сидеть. Чтоб народ не смущали зря.
– Всех не перевешаете, сатрапы.
Она спрыгнула с подоконника – крепенькая и вертлявая, как юла. Надсадно и хрипло грянул звонок, прокатился эхом по коридору. Народ повалил из аудиторий, университет загудел, и уже трудно было поверить, что три минуты назад некий двинутый первокурсник стоял на лестнице, ловя отголоски сна.
– А, Юрец, – Сергей протянул лапищу. – Куда ты вчера пропал? От ректора не вернулся. Я уж думал – выгнали, что ли? Хотел позвонить, но забыл, завертелся как-то.
– Весь в трудах, в заботах?
– Не, ну а чё? Нас на тренировке вчера вообще загоняли…
– Ты с ним, Серёга, лучше не спорь, – встряла Кнышева, – он сегодня злой как собака. Меня хотел запретить.
– Чего? – бравый форвард слегка завис.
– Ага, сама прифигела.
Юра, оставив их, прошёл в зал, сел по привычке на задний ряд, хотя и знал, что эти задворки преподаватель видит лучше всего. Столешница была из светлого дерева, без всяких футуристических вывертов. Наверное, если бы дело происходило лет двадцать или тридцать назад, её изрисовали бы ручками, но сейчас поверхность оставалась чистой и гладкой. Причина, правда, состояла не в духовном прогрессе (который, хотелось верить, всё-таки имел место), а исключительно и только в техническом. Шариковые ручки уверенно выходили из обихода – глупо таскать их с собой, если у каждого есть планшет.
Юра порой задумывался над тем, зачем вообще нужны лекции. Не проще ли просто сбросить студентам тексты или хотя бы видео? Или, может, преподаватели полагают, что только живое общение лицом к лицу, осенённое блеском импровизации, способно зажечь в оболтусах священное пламя знаний? С этим вопросом первокурсник Самохин пока что не разобрался.
Закончилась перемена, и доцент Вай приступил к работе. Вообще-то его фамилия была Караваев, но студентам она казалась слишком длинной и малоинформативной. Прозвище ему подходило больше. Во время лекции он не стоял за кафедрой, а расхаживал вдоль рядов, повествуя о каком-нибудь Медном бунте с таким волнением, словно сам только что оттуда и до сих пор не пришёл в себя.