Двуявь - стр. 24

– Чё встал? Греби отсюда, мужик.

Марк, услышав этот совет, вздохнул. Стандартная ситуация: местные торчки его, как обычно, опередили – у них чутьё обострено до предела. Сбежались, можно не сомневаться, со всей округи. Спасибо хоть, патология редкая, экзотическая – торчков набралось всего-то полдюжины. Четверо парней и две девки.

– Приветствую, – сказал Марк. – Конкурирующая организация?

Цитату не опознали. Его окружили полукольцом, уставились с тихой ненавистью. Самый младший – совсем ещё сопляк, явный школьник. Старшая – лет двадцати пяти, долгожительница по их меркам. Все тощие, как дистрофики, глаза глубоко запали, кожа землисто-серая – это заметно даже в скудном электрическом свете. Зябко сутулятся, засунув руки в карманы.

– Спокойно, ребята. Я вам мешать не буду.

– Ты чё, не понял, утырок?

Один из парней сделал шаг вперёд, и Марк, не колеблясь, влепил ему кастетом в плечо – от души, с размаху. Торчка отбросило, будто мешок с соломой. Его приятель сунулся слева, но, получив под дых, заскулил и скрючился.

Марку было стыдно и мерзко – избиение доходяг, у которых давно атрофировались мозги, а заодно и мышцы, никак не тянуло на славный подвиг. Перехватив руку старшей девицы, пытавшейся расцарапать ему лицо, он рявкнул:

– Хватит! Некогда! Сейчас начнётся уже.

Будто в подтверждение его слов, земля под ногами дрогнула. Казалось, там, в глубине, шевельнулся гигантский крот. Торчки, позабыв о своём обидчике, застыли в нелепых позах, глаза у них закатились, а физиономии, и без того не осквернённые интеллектом, теперь и вовсе превратились в блёклые маски.

Центр пустыря вспучился как нарыв, лопнул с негромким треском, и из земли попёр жилистый коричнево-бурый стебель – он утолщался с каждой секундой и поднимался выше, превращаясь в древесный ствол. Надсадно хрустя, ствол этот раскидывал в стороны корявые руки-ветки, на которых не было листьев, но завязывались и моментально разбухали плоды – антрацитово-чёрные, маслянистые, каждый размером с персик.

Доходяги, подвывая от нетерпения, заковыляли к дереву. Срывая плоды, они вгрызались в чёрную мякоть, и сок стекал по их подбородкам. В мертвенно-белом свете это было похоже на пиршество вурдалаков, глодающих свежий труп.

Отвернувшись, Марк занялся своим делом. Жрать эту гадость он, конечно, не собирался – ему нужна была не мякоть, а спрятанные в ней семена, но выковыривать их предстояло дома. Пока же он складывал плоды в пластиковый пакет. Действовал осторожно, чтобы «персики» не полопались. Запах от них шёл не то чтобы отвратительный – скорее, неестественный, жутковатый, как от мокрой земли, пропитанной бензином и нафаршированной старым, ржавым железом.