Двум смертям не бывать - стр. 4
– Кажется, оставшийся год я не дотяну, – сказал Рихмер, принимая пиво. – Сопьюсь раньше.
– Год?
– Ну да. Даже меньше – двадцать нам когда стукнуло?
– Два года. Неполных. Но мне легче думать, что два.
– Думай – не думай… – Рихмер опустил кружку. – Авдерик погиб через день после того, как ему исполнилось двадцать один. А ты говоришь: два…
– В ту ночь многие погибли. На то она и война.
– Ты видел, как он…
– Нет. Я тогда изо всех сил пытался не скопытиться и не наложить в штаны. Утром узнал.
Рихмер кивнул. Покрутил кружку между ладоней, вздохнул:
– Видел бы ты, что с матушкой творилось, когда тело привезли. Я грешным делом думал – рассудком повредилась. Вызвала меня от господина, а как приехал – вцепилась, ни на шаг не отпускает. Барон приехал обратно просить, она в ноги кинулась – мол, не забирай младшенького, старшие в чужих краях, хоть один в горе опорой будет. Чуть со стыда не умер.
– А что барон? – поинтересовался Рамон.
– А что барон? Помялся-помялся, да и согласился. Так и остался при мамкиной юбке.
– Ты раньше об этом не рассказывал.
– А ты не спрашивал. – Рихмер заглянул в опустевшую кружку, потянулся за кувшином. – А когда про Лейдебода весть пришла, совсем плохо стало. Матушка, видать, все семейные хроники подняла, и началось. На реку нельзя, утонешь. На охоту нельзя – зверь загрызет.
Рамон хмыкнул:
– Книжки читать не запретила? А то двоюродный дед, если не врут, книгу на ногу уронил. Оковкой ступню рассадил, через неделю от горячки умер. И мыться бы надо запретить, один из наших предков…
– Смешно тебе. А я не знал, куда от соседей деваться. Зовут то в гости, то на охоту, а я мямлю, точно красна девица, – мол, маменьке плохо, в другой раз.
– Так не мямлил бы. Встал да уехал. Взрослый уже на маменьку оглядываться.
– Однажды попробовал. Чуть не сутки прорыдала, пришлось за лекарем посылать, испугались, что нервная горячка случится.
– Да ладно тебе. Она, говорят, ни на одних похоронах не плакала. Что над мужем, что над сыновьями – ни слезинки.
– Вот тебе и ладно, – вздохнул Рихмер. – Какое там «уехал», шагу боюсь ступить.
Брат помолчал, медленно выстукивая пальцами по столу неведомую мелодию. Подался вперед:
– Собирайся. Завтра поедешь со мной. Или сгниешь в этом болоте.
– Тебе легко говорить. Ты-то свободен.
Рамон усмехнулся:
– Свободен? Просто до меня никому нет дела. Вот и вся цена той свободе. Но если то, что она сделала с тобой, называется любовью – в гробу я видал такую «любовь». Собирайся. Третий раз предлагать не буду: времени на раздумья не осталось.
Рихмер опустил голову: