Двум смертям не бывать - стр. 27
Бертовин протянул нож, слишком тяжелый для детской руки:
– Еще и пырнуть пытался, гаденыш.
Рамон покрутил в руках трофей, разглядывая тонкую резьбу на рукояти слоновой кости. Клинок покрывала причудливая вязь, которая появляется, когда сталь многажды перековывают в несколько слоев. Дорогая вещь, очень дорогая. Украл? Юноша пригляделся к найденышу: кафтанчик из тонкой, хорошо выделанной шерсти, а исподняя рубашка и вовсе шелковая.
– Кто ты такой?
Ребенок не ответил, замотал головой.
– Он же не понимает, – влез Дагобер.
Рамон выругался. Ну и что прикажете с этим делать?
– Вояка хренов… – Он сунул нож в седельную сумку. Кто разоружил, того и трофей, но не сейчас же это выяснять? Вечером можно разобраться и выкупить у воина оружие.
– Надерите задницу, чтоб запомнил, и пусть катится. Еще не хватало с детьми воевать.
Один из солдат подхватил мальца, потащил к растущему поблизости кусту орешника. Попытался сдернуть штаны – но пленник, до сей поры стоявший смирно и лишь зыркавший исподлобья зелеными глазищами, вцепился в пояс, завизжал, задергался. Слетела шапчонка, упал на булыжники мостовой резной гребень, коса рассыпалась пушистыми каштановыми прядями.
– Девка? – вслух изумился кто-то.
Державший солдат, недолго думая, ухватил за низ живота:
– Точно, девка!
Встряхнул еще пуще заверещавшую девчонку:
– Да что ты орешь!
– Решила, поди, что мы ее снасильничать хотим, – сказал Бертовин.
Рамон охнул, слетел с коня, бросив щит оруженосцу, выхватил девчонку из рук своего человека. Господи, а что еще она могла подумать, когда вражеский солдат начал раздевать? Девочка все кричала, билась пойманной рыбкой, пыталась даже кусаться – но поди вцепись зубами в кольчужный рукав. Рыцарь вдруг отчетливо понял, как они выглядят в ее глазах – десяток здоровенных, закованных в железо мужчин и он, главный. Злодей без лица.
Он стряхнул с левой руки кожаную рукавицу, рванул ремешки шлема. Рявкнул на Дагобера:
– Что стоишь, помогай!
Оруженосец принял шлем, Рамон прижал к себе бьющуюся девчонку, провел ладонью по волосам.
– Успокойся. Пожалуйста, успокойся, никто тебя не тронет.
Она же не понимает, пронеслось в голове. Ничегошеньки не понимает, хоть соловьем залейся.
Он опустился на мостовую, прижимая к себе рыдающую девочку, баюкая, гладил растрепавшиеся волосы, повторяя на все лады:
– Никто тебя не обидит. Не плачь.
У девчонки, похоже, уже кончились силы рваться и визжать, и она лишь тихонько поскуливала, уткнувшись лицом в котту, что рыцарь носил поверх кольчуги, да тряслась всем телом. Рамон обвел беспомощным взглядом своих людей, ощущая себя последним подонком.