Двуликие. Игра на опережение - стр. 76
Эльф тоже выглядел не слишком довольным, но послушался. Поднял руку и начал тянуть ко мне ладонь. Выглядело это безумно интересно — и вроде бы нет ничего впереди, кроме воздуха, а Коул будто бы в чём-то вяз, как муха в варенье. И лицо у него стало напряжённое, тёмные глаза сощурились, на виске вздулась вена, по лбу потёк пот. Ничего себе амулетик… Интересно, кому может понадобиться избегать прикосновений? Жене, которая не хочет спать с мужем, что ли?
Между тем Коул, вдруг взревев, словно бешеный медведь, прорвал невидимую преграду и буквально рухнул ко мне в объятия. Я подхватила его под руки, чтобы эльф не упал на пол, и засмеявшись, заметила:
— Надо было брать с вас клятву ещё и Коулу боль не причинять. А то уйдёт отсюда с отбитыми коленками.
Паук молчал, а внук Повелителя, пыхтя, пытался выпрямиться, цепляясь за меня с упрямством, достойным лучшего применения.
В конце концов встал, рукавом вытер пот с лица и, посмотрев на артефактора почти с ненавистью, заметил:
— Вы бы хоть предупредили, что когда амулет перестаёт действовать, можно рухнуть.
— Он не перестал действовать, — ответил Паук каким-то странным голосом. Очень напряжённым, что ли?.. — Он рассчитан на людей, а Шайна — полукровка. Поэтому при должном усердии можно сломать защиту. Садись-ка в кресло. Теперь я попробую.
— Я постою, — буркнул эльф упрямо, но артефактор даже слушать его не стал — оттащил за руку и усадил в собственное кресло. Потом снял с меня «отработанный» амулет и нацепил другой — какие-то пёрышки, деревяшки бренчащие, бусины — отошел на два шага и тоже начал тянуть ко мне руку.
Видимо, этот амулет был помощнее. Паук пыхтел дольше, чем Коул, и на лбу у него появилась испарина, и ладонь, тянущаяся ко мне, дрожала, и дыхание было тяжёлым, хриплым. Но защиту он сломал не с рёвом — со стоном, падая передо мной на колени, и резко сжал мои плечи.
Коул позади нервно заёрзал в кресле, но я не двигалась. Просто ждала, пока артефактор придёт в себя.
Пришёл, открыл глаза. Посмотрел на меня — внимательно, изучающе. Стало неуютно, и я даже плечами повела, освобождаясь от его прикосновения. Он усмехнулся, а потом вдруг, к моему удивлению, поднял руку и дотронулся до моего подбородка. Нажал, заставляя повернуть голову влево, а потом точно так же — вправо.
— Говоришь, дочь Розы? Не похожа ты на неё.
— Приёмная, — пробормотала я, немного обескураженная поведением мастера.
— Ах, вот как, — протянул он, вглядываясь в мои глаза. — Твоя настоящая мать — одна из девочек Розы?
Не знаю, почему, но я соврала:
— Да.
Мне показалось: нельзя отвечать правду. Хоть Норд не предупреждал меня о подобном, только об амулете, но… я чувствовала это сама.