Двуликие. Долг души - стр. 28

Я думала об этом, стоя у окна палаты и глядя на улицу. Кажется, там начало стремительно холодать, потому что листья с деревьев полетели интенсивнее, обнажая тёмные хлёсткие ветви. Они агрессивно качались — дул нешуточный ветер. В лазарете было тепло, но я всё равно поёжилась, отвернулась, чтобы захватить с постели шерстяную шаль, которую накануне принёс Дрейк — и тут дверь палаты распахнулась. Луч света мазнул по лицу, на мгновение ослепив меня, я зажмурилась, а когда открыла глаза, то покачнулась от неожиданности: в шаге от меня стояла ректор. И держала на руках Хель.

— Мр-рм, — услышала я негромкое, и кошка задёргалась, выворачиваясь из объятий Эмирин. Ректор засмеялась и выпустила её. Хель тут же метнулась ко мне, прыгнула — и я поймала её в воздухе, прижала к себе, пряча лицо и ощущая, как из глаз непроизвольно начинают течь слёзы.

— Теперь она твоя, — тихо сказала Эмирин, пока я, почти неслышно всхлипывая, рыдала, уткнувшись в Хель. — Я думаю, это будет справедливо.

— Вы так считаете? — прошептала я, чувствуя острые коготки на своём плече. — Вы отдаёте мне Хель, которая любит его всего, без оговорок, а я… я — предательница.

— Вовсе нет, Шайна. Ты всего лишь сделала выбор.

— Неправильный...

— Возможно, — не стала отрицать она. — Но это не предательство. Предают после того, как делают выбор.

Я вздохнула, поднимая голову, но не выпуская кошку из рук. Она так уютно устроилась у меня на груди в области сердца, что умудрялась согревать его. Топила лёд, попавший в кровь и отравивший её могильным холодом.

— Почему вы не хотите оставить Хель Дамиру? Он же наследник, а я — никто.

Эмирин смотрела на меня, улыбаясь грустно и понимающе — впрочем, она почти всегда так улыбалась, но в этой улыбке, как и в выражении глаз, не было ничего снисходительного.

— У Дамира есть волчица. Ещё и кошка ему ни к чему.

Сказано это было с таким задорным ехидством, что я тоже улыбнулась. И почти сразу почувствовала стыд. Как я могу улыбаться, когда после его смерти не прошло и пяти дней?..

— Шани, Шани… — Эмирин покачала головой. — Я не могу читать мысли, но сейчас они написаны на твоём лице. Не стоит казнить себя за улыбки и любую другую радость. Это — тоже не предательство. Ты живая и не можешь не улыбаться. Да и он не будет рад, если ты навсегда станешь угрюмой.

— Я понимаю. Просто… — Я на секунду зажмурилась, а потом выпалила: — Эмирин, что мне делать? Скажите. Пока я занимаюсь учёбой или разговариваю с друзьями, ещё ничего, но потом, стоит остаться наедине и начать думать, как меня разрывает пополам от боли. Так теперь будет всегда? Вы давно живёте, вы должны знать точно, у вас же умирали близкие, да? И Триш, и ваш ребёнок…