Двухголовая химера - стр. 5
Этим замечанием он попал в десятку. Мои догадки строились, по сути, ни на чём – мне просто нужно было хоть куда-то двигаться, чтобы оправдаться в собственных глазах. Но если мы пойдём на запад – не получится ли, что мы пойдём не в ту сторону?
– В любом случае, нужно откуда-то начать. Там будет видно, – вот и всё, что я мог ответить.
Рэн только кивнул, подвесил выпотрошенного зайца на ветке, подхватил лук и ушёл вниз по склону.
Оставшись в одиночестве, я первым делом размотал повязку на запястье и оглядел порез. Выглядел он жутко – рану долгое время нечем было промыть, поэтому она начала подгнивать. Видимо, как только мы оказались на воздухе, парни это обнаружили, и им не оставалось ничего, кроме как срезать самые пострадавшие участки плоти, чтобы зараза не пошла дальше. Это меня спасло, но на руку теперь было страшно смотреть, а три пальца из пяти почти не слушались.
К счастью, пока я валялся без сознания, мои энергетические запасы успели изрядно восстановиться. Как раз хватило на заклинание вита-магии. Оно ослабило тело пуще прежнего, но зато руку удалось спасти – пальцы зашевелились и снова могли держать меч.
Пошатываясь, я добрёл до ближайшего дерева и, опёршись на него, окинул взглядом окрестности. Из шалаша этого увидеть было нельзя, но вид из лагеря открывался великолепный.
Слева на склонах гор шевелюрой топорщился хвойный лес. Долина тянулась оттуда и мягким изгибом уходила направо, да так далеко, что окончание её терялось за увиденной мной ранее горной грядой. Вдалеке, в самом широком месте, луга превращали ландшафт в подобие застывших зелёных волн. Между холмами текла речушка; на самой грани видимости между ними виднелся краешек крупного водоёма. Прямо передо мной же раскинулись заросли – невысокие лиственные деревья, перемежающиеся буйным кустарником. Дикий, прекрасный уголок – и, наконец-то, нет стен и потолка.
Только теперь, выбравшись наружу, я осознал, как это трагично – смириться с тем, что никогда больше не увидишь небо. Ведь подумать только: я мог умереть там, внизу, в этой хищной вековой темноте, сломленный и потерянный. И кто бы вспомнил обо мне? Я мог умереть на самом пороге спасения, когда вдалеке уже брезжил дневной свет, но так бы больше его и не увидел. Разве с такой участью можно смириться?
А я смирился. Там, внизу. Стоило лишь сказать: «Ты скоро умрёшь», и я с готовностью согласился.
Маленький, жалкий человечек.
Заблудился в самом себе, словно в трёх соснах.
Хорошо, что Кир с Рэном не смирились. Пока я жалел себя, они искали выход. Пока я готовился к смерти, они хотели жить. Поэтому когда я, сложив лапки, расслабленно умирал, они тащили меня, идиота, на своём горбу. Отчаянный копатель-одиночка и пуэри, предположительно последний в своём роде, рисковали своими жизнями ради моей.